- Шмуэль Бенционович, ну как же! –
мужчина в мундире инженера-путейца огорченно глядел на работу
пятерки големов. Глиняным великанам было тесновато на слишком
маленьком для них пятачке, но они все же разместились там,
удивительно ловко притираясь друг к другу глиняными плечами. Даже
наклонялись «волной» - сперва один, потом второй, за ним третий,
четвертый… И так же «волной» распрямлялись, поднимая железные чушки
и аккуратно опуская их внутрь склада через полуразобранную крышу.
Изутри вырывались струйки пара – там суетилась парочка мелких
паро-ботов, восседающие у тех на плечах кладовщики орудовали
рычагами, перемещая болванки в штабеля и фиксируя крепления.
Пятый голем бродил под мостками –
время от времени над ними появлялось мокрое глиняное лицо с пещерой
открытого рта и ямами глаз. И глиняные ручищи водружали на причал
выловленную со дна болванку. Обсевшие крыши соседних складов
мальчишки восторженно свистели, а толпившиеся у причала бабы охали,
когда голем с бульканьем уходил обратно под воду.
Казалось, у складов, побросав дела,
собрался весь губернский город. Ткачихи с фабрики, легко узнаваемые
по покрывающей их лица и одежду мелкой пыли, рабочие с заводов,
шедшие со смены, да так и застрявшие, глазея. В толпе можно было
увидать гимназическую форму, чиновничьи фуражки, цивильные котелки
и цилиндры, и шляпки дам. В первом ряду, восторженно приоткрыв рот,
застыл цирюльник в фартуке и с опасной бритвой в руках – на бритве
присохла мыльная пена. Надо полагать, из-за бритвы этой он в первый
ряд и смог пробиться. Толпа шумела, гудела, оживленно
перекрикивалась, не отрывая жадных взглядов от постепенно
уменьшающейся груды железных болванок. Позади толпы даже пара карет
стояла – кучера сновали в толпе, собирая слухи, а шторки карет
шевелились, знатные седоки тоже любопытствовали. Разбитная тетеха
уже бойко приторговывала сбитнем и пирожками.
- По городу ходят дикие слухи. –
понизил голос путеец. – Что виталийские драккары снова вошли в
порт, только все мертвые – эдакие днепровские «Летучие Голландцы».
Что не вошли, а вовсе даже всплыли – будто затонули они со всем
грузом железа… - он кивнул на очередную болванку, выловленную
големом и с шумом и плеском водруженную на причал. – Но Карпас
нанял то ли двух, то ли трех раввинов. Они молились на причале всю
ночь, а под утро из Днепра вылезли все до единой русалки, и
матерясь, как торговки на Озерном рынке, выкинули утонувшее железо
на берег, лишь бы те замолчали!
- Два раввина – это сила, три
раввина – это мощь. Что нам те русалки… - меланхолично откликнулся
приглядывающий за работой големов молодой каббалист.
- А еще – что иудеи, простите,
зажрались…
- Так и говорят – «иудеи»?
- Нет, они говорят не так, но
повторять это, уж увольте! Что, дескать, варяги ограбили весь
город, но только вам вернули.
- Угу, дальше портовых складов не
прошли, но ограбили, выходит, всех! – хмыкнул раввин. – Да не
переживайте вы так, господин Пахомов. Слухи – что мухи. Пожужжат и
сдохнут. Не наша печаль.
- Вот именно – не наша! Наше дело –
чугунка, а вы на целый день големов забрали! А это – простой!
- Все договорено. – не отрывая
взгляда от големов, покачал головой раввин.
- Второго левого на два шага назад
переместите, а то зацепят… - рассеяно обронил путеец, раввин
сосредоточено кивнул:
- Да, вижу, благодарю… - под его
взглядом голем ловко попятился, и «волна» возобновила работу, а
раввин вернулся к разговору. - Карпас отбил телеграмму самому
Полякову, и Самуил Соломонович лично дал дозволение, чтоб мои
«йоськи» отработали на погрузке. Все ж таки, главный клиент будет,
грузы его Общества первыми по нашей ветке на Питер поедут.
