ГЛАВА 25.
ПОРОГ ТЬМЫ.
"Тьма не всегда враг. Она – зеркало, в котором отражаются наши страхи и надежды."
– Неизвестный автор.
Внутри "Пьяного Лебедя" всё ещё звучала музыка – расстроенная скрипка и чей-то пьяный голос пытались взять один и тот же куплет, но каждый по-своему. Воздух был тёплым, плотным от дыма, жареного лука и смеха. Люди спорили, пили, кто-то хлопал по столу, кто-то обнимал кого-то за плечи – и весь этот гомон, как большая разномастная волна, накатывал и откатывал, будто таверна сама дышала. Тут было тесно, жарко, живо – почти по-настоящему.
Тепло осталось за спиной. Шум и свет, словно запоздало осознав, что их покинули, неохотно дотянулись до порога – и тут же сжались, захлопнулись. Дверь за ними закрылась с глухим, тяжёлым скрипом, как крышка старого сундука. Или… гроба.
– Кто-нибудь помнит, где он живёт? – спросил Жан, взглянув на небо, тяжёлое, словно над городом нависла старая заплесневелая простыня.
– Где-то на окраине, ближе к Ручью… – пробормотал Йорик, уже жуя какой-то кусок, который, судя по виду, не должен был дожить до ночи.
– А поконкретнее, Йорик? – произнёс Уилл, осматриваясь по сторонам.
– Я помню его дом. Такое не забудешь… Не переживайте. Окраина города, ближе к ручью. Дом почти одиноко стоит от остальных. Это в южной части, рядом с заброшенной мельницей.
– Тогда, если это окраина, есть короткий путь, – сказала Рене. – Но он, эм… неприятный.
– Уже всё равно. Хоть через крысиную задницу – лишь бы быстрее, – буркнул Жан и двинулся за Рене.
Снаружи всё было другим. Лунный свет дрожал. Переулок нырнул в черноту, как в глотку бездонного зверя. Лишь мгновение назад – шум, жар, чужие голоса и шутки, а теперь – только они и улица. Камни под ногами были влажными, скользкими – будто сама брусчатка плакала. Сырая стена рядом сочилась плесенью, а из темноты веяло пустотой, как из давно покинутого дома.
– Не люблю я эти тёмные переулки, – пробормотал Йорик, поправляя свою сумку. – Они всегда… оставляют ощущение, словно глядят на тебя.
Воздух стал плотным, почти вязким, и пах чем-то старым: горелым сальным светом, затхлой тканью, сырой землёй… и ещё чем-то. Каким-то настойчивым, металлическим запахом – словно кто-то где-то, не спеша, точил нож. Он не исходил откуда-то конкретно – он просто был.
– Неприятный, – я говорила об этом, – сказала Рене, поправляя капюшон и оглядываясь через плечо. Её пальцы на мгновение задержались на ткани, словно проверяя, всё ли на месте. – Сначала надо пройти переулок, потом квартал, а следом район…
Сквозняк прошёл мимо группы, шурша старыми перьями в забытом гнезде на водосточной трубе. В темноте что-то царапнуло по камню – слишком быстро, чтобы понять, кот ли это или кто похуже. Уилл остановился, щурясь в черноту.
Переулки принимали их неохотно. Улица за улицей, шаг за шагом – и город становился всё тише, всё темнее. Тёплый свет из окон встречался всё реже и то – напоминал о себе из вежливости. Вонь отходов, застоявшейся воды и невыговоренных грехов висела в воздухе, как порванный саван. Вода в канавах поблёскивала тускло и жирно. Из-за заброшенной лавки донёсся звук – то ли вскрик, то ли скрип – и тут же исчез, словно бы город сделал вид, что ничего не было.
– Чудесные переулки, – буркнул Уилл. Он шёл последним: руки в карманах, глаза в тенях.
Они прошли под аркой, известной как "Арка Ангельских Слёз", с облупленным гербом над ней, мимо дома, чьи окна были забиты крест-накрест. Внутри кто-то дышал, но старался делать это неслышно. Дальше – ещё один переулок, потом каменный мостик, перекинутый через ручей, который давно стал чёрной сточной жилой. Над ними прошмыгнула крыса размером с кошку. Где-то капала вода, сродни тому, как кто-то невидимый считал их шаги.
