Пролог
Рыжих в гареме не жаловали.
Не то чтобы в тычки гоняли, нет. Гонять, собственно, было
некого. Ведь после смерти любимой кадины – фаворитки Великого
Султана, огненнокудрой Найрият (что на языке предков означало
«Сияющая») с женской половины дворца исчезли не только наложницы,
но даже служанки и рабыни, в чьих косах пылали отблески жарких
костров или утомлённого вечернего солнца. Да, исчезли, словно по
мановению руки могущественнейшего сказочного джинна, ибо так было
угодно прекрасноликой Айше, блюстительнице покоя Солнцеликого. О
дальнейшей судьбе несчастных, виновных лишь в том, что родились с
неугодным кому-то цветом волос, охотно поведали бы почтенные
торговцы живым товаром, обитающие неподалёку от куриного базарчика
к северу от ворот Нуруосмание. С точностью до куруша они сообщили
бы, (за соответствующую мзду, конечно!) сколько золота, в коем была
оценена красота опальных дев, осело в кошеле Капа-агасы, главного
белого евнуха ТопКапы; сколько пошло на комиссионные им самим,
сирым и убогим торговым людишкам; и сколько, в конце концов,
добралось до казны Великого Султана, знать не знавшего, кстати, о
поспешной, но такой выгодной для некоторых сторон оптовой продаже
цветков Сераля. Дивноликих и волооких, бархатнокожих и
среброголосых, безупречного телосложения и воспитания, ибо даже
рабыни во Дворец наслаждений подбирались под стать одалискам.
Ежели, например, прекрасная дева-наложница оценивалась при покупке
не менее чем в шестьдесят тысяч монет, а то и больше, то и рабыня
её обходилась недёшево: все двадцать-тридцать тысяч. Тогда как за
простого раба или евнуха давали в десять раз меньше.
Впрочем, кто будет утруждать Солнцеликого меркантильными
подробностями? Да и сделка, что состоялась, пусть даже и за его
спиной, была отнюдь не незаконная. Почтеннейший Капа-агасы, дабы
изначально пресечь ненужные слухи, равно как и возможное давление
со стороны покупателей, изначально поставил последних в
известность: он не более чем исполнитель воли хасеки-султан Айше,
Первой жены Повелителя, нового солнца, давно уже упрочившего свои
позиции на небосклоне Сераля. Светилу безразличен кратковременный
фавор какой-то там рыжей ирландки, чудом занесённой ветрами перемен
на ложе супруга и удержавшейся там не иначе как по прихоти судьбы,
которая поставила, в конце концов, каждого на своё место. Фаворитки
приходят и уходят, а она, главная и любимая жена Солнцеликого,
родившая первенца, будущая валиде, остаётся. Навеки.
Хасеки-султан проявляла ангельское терпение и снисходительность,
будучи очаровательно терпима к слабостям венценосного мужа.
Повелителю захотелось вкусить иных наслаждений? И не от неё,
горячей черкешенки, а от северной девы, холодной, хоть и с гривой,
горящей, как пылающая головня? Пусть вкушает, полакомится чем-то
новеньким, экзотичным. Тщедушная девчонка, рождённая от этого
союза, не помеха семейному счастью. Ведь именно Айше – единственная
жена. Она не какая-нибудь гюзде – «впервые замеченная», не икбал –
«удостоенная взойти на ложе», не кадина – избранная фаворитка, а
жена султана перед Аллахом и людьми! И это её сын провозглашён
Шахзаде, наследником Османского престола. А маленькие близнецы,
рожденные Найрият, даже не успели стать ему помехой. Аллах
милосерднейший сам всё устроил так, чтобы первым родился сын Айше;
вот его-то Баязед и назвал Шахзаде, и теперь будет любить вечно,
его, а не маленьких рыжих убл… детёнышей, по какому-то
недоразумению ненадолго появившихся на свет.
О да, хасеки-султан снисходительна и мудра. И, разумеется, её
любовь к Повелителю безгранична. А раз так – после нежданной смерти
фаворитки, повлекшей за собой целый месяц скорби и глубочайшего
траура со стороны господина, ни одно рыжее существо женского пола
не должно появиться у него на пути, нигде, даже случайно: ни в
просторных залах, ни на садовых дорожках, ни в мозаичных галереях и
переходах Дворца. Ведь одним своим видом злосчастные создания могут
напомнить султану о бывшей возлюбленной, покинувшей сей мир вместе
с двумя крошечными сыновьями. Кто ж виноват, что слабенькие
младенцы прожили всего три дня! Совсем немного порадовали собой
этот мир – и вот уже души их вознеслись в райские кущи, а бедная
мать угасла вслед за ними, не перенеся утраты... Такая молодая,
такая красивая! На день смерти Найрият едва минуло
девятнадцать.
