Диктофон щелкнул, записывая тишину заброшенного дома. Анна Ларина поднесла его ближе к губам и произнесла привычную формулу:
– Семнадцатое августа, две тысячи первого года. Деревня Старые Ключи, дом по улице Полевая, пятнадцать. Материал для статьи «Жизнь глубинки в послевоенные годы». Журналист Анна Ларина.
Она выключила запись и огляделась по сторонам. Пыль танцевала в полосках августовского солнца, пробивавшегося сквозь грязные окна. В углу гостиной стояли картонные коробки с вещами покойной бабушки – последнее, что связывало её с этим местом. По крайней мере, так она думала три часа назад, когда впервые переступила порог унаследованного дома.
Теперь Анна понимала, что ошибалась. Дом был не просто жильем – он был живым архивом. Каждая потертая фотография на комоде, каждая пожелтевшая газета и записка на кухонном столе могли стать частью большого материала. Того самого материала, который выведет её из разряда «районных корреспондентов» в серьезные журналисты.
– Ладно, Максимка, – обратилась она к трехмесячному сыну, сопящему в переноске. – Мама поработает пару часов, а потом займемся тобой.
Анна достала из сумки профессиональный блокнот – не дешевую общую тетрадь, а настоящий Reporter's Notebook с плотными листами, которые не размокают от дождя и не рвутся от быстрых записей. На первой странице она аккуратно вывела: «СТАРЫЕ КЛЮЧИ. ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПЕРИОД. СОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ.»
Ниже – план работы, составленный еще в редакции:
1. Интервью со старожилами
2. Архивные материалы (сельсовет, больница, школа)
3. Семейные документы бабушки
4. Фотофиксация быта
Простой, проверенный алгоритм. За пять лет работы в областной газете Анна научилась выжимать истории даже из самых засушенных тем. Главное – найти человеческую драму, персональные судьбы за общими фразами о «трудовых буднях» и «восстановлении хозяйства».
Она открыла первую коробку с документами. Бабушка Вера была аккуратной женщиной – все бумаги разложены по папкам, подписаны, датированы. «Медицинские справки», «Документы по дому», «Письма»… И отдельная толстая папка: «Рабочие записи».
Анна вытащила её и присвистнула. Вера Ларина была повитухой – принимала роды в деревне и окрестных селах с 1952 по 1978 год. В папке лежали десятки записей, ведшихся с немецкой педантичностью: даты, фамилии, особенности родов, состояние младенцев.
– Вот это материал, – пробормотала Анна, листая записи. – «Социальная медицина в послевоенной деревне». «Женщина-повитуха как хранитель традиций». Да тут можно целую серию статей написать.
Максим недовольно захныкал в переноске. Анна машинально покачала её ногой, не отрываясь от документов. Цифры складывались в интересную картину. В первые годы после войны рождаемость была высокой, но детская смертность – тоже. Особенно в период с 1960 по 1967 год. Странно много записей о младенцах, умерших в первые недели жизни.
«Профессиональная интуиция», – так называла это Анна. Чутье на аномалии, нестыковки, белые пятна в официальной статистике. То, что превращает обычную заметку про «жизнь глубинки» в настоящее расследование.
Она включила диктофон:
– Предварительное наблюдение. В записях повитухи Веры Лариной за период с шестидесятого по шестьдесят седьмой год фиксируется аномально высокий процент детской смертности. Требуется сопоставление с официальными медицинскими данными и интервью со свидетелями.
Звук собственного голоса в записи всегда казался ей чужим – более уверенным и профессиональным, чем она себя ощущала. Но именно эта уверенная журналистка Анна Ларина получала задания на важные материалы, именно ей доверяли сложные темы.
За окном послышались шаги. Анна выглянула и увидела пожилую женщину в платке, которая остановилась у калитки и с любопытством разглядывала дом.
