Глава I. Бремя рода
Февральский вечер 1840 года окутал Санкт-Петербург влажной пеленой, сквозь которую тускло мерцали огни особняков на Английской набережной. Снег, подтаявший днем под неожиданно теплыми лучами солнца, теперь превращался в липкую кашу под копытами лошадей и колесами экипажей. Нева, скованная льдом, казалась застывшей серебряной лентой, отражавшей в своей мутной глубине огни фонарей и окон.
Особняк генерал-майора Николая Андреевича Северцева возвышался среди прочих строений как символ незыблемой аристократической мощи. Трехэтажное здание в стиле ампир, облицованное светло-желтым камнем, было украшено колоннами и барельефами, изображавшими военные трофеи. Широкие окна первого этажа светились ровным золотистым светом множества свечей, а над главным входом красовался фамильный герб Северцевых – двуглавый орел, держащий в когтях меч и лавровую ветвь.
Внутри особняка царила атмосфера торжественной строгости. Высокие потолки, украшенные лепниной работы итальянских мастеров, мраморные колонны, привезенные из каррарских каменоломен, паркетные полы из благородных пород дерева – всё говорило о богатстве и знатности рода. Стены были увешаны портретами предков в военных мундирах, а в простенках между окон стояли витрины с боевыми наградами и памятными кубками.
В кабинете генерала, расположенном на втором этаже, горел камин, бросая неровные тени на кожаные переплеты книг, занимавших всю стену от пола до потолка. За массивным дубовым столом, инкрустированным бронзой, сидел сам хозяин дома – Николай Андреевич Северцев, мужчина лет пятидесяти, с седеющими висками и проницательными серыми глазами. На его лице, изборожденном морщинами и шрамами – свидетелями многих сражений, читались усталость и какая-то внутренняя тревога.
Напротив него, в кресле, обитом темно-зеленым бархатом, сидела его супруга – Екатерина Владимировна, урожденная княжна Вяземская. Женщина сорока пяти лет, она сохранила остатки былой красоты: правильные черты лица, изящную осанку, благородную посадку головы. Но в ее темных глазах мелькала та же тревога, что и в глазах мужа, и тонкие пальцы нервно перебирали кружева на рукавах платья.
– Екатерина Владимировна, – произнес генерал, откладывая в сторону документы, которые просматривал, – настало время принять решение относительно будущего Александра. Ему уже шестнадцать, и дальше откладывать нельзя.
Княжна подняла глаза на мужа, и в них отразилась целая буря чувств – материнская любовь, тревога за сына, понимание неизбежности того момента, которого она так боялась.
– Николай Андреевич, – тихо промолвила она, – неужели нет другого пути? Неужели он непременно должен служить? Вы же видите, какой он… не такой, как другие мальчики его возраста.
Генерал встал из-за стола и подошел к окну, глядя на заснеженный двор, где чернели голые ветви лип.
– Что значит "не такой"? – в его голосе звучала плохо скрываемая горечь. – Он дворянин, сын генерала, потомок славного рода. Его прадед пал под Полтавой, дед – при Бородине. Неужели он будет первым в нашем роду, кто уклонится от служения Отечеству?
– Но он же философствует, читает… вчера я застала его за изучением каких-то богословских трактатов, – в голосе Екатерины Владимировны звучала растерянность. – Он спрашивает о смысле жизни, о справедливости, о том, имеет ли человек право убивать другого человека, пусть даже врага… Разве это обычные мысли для юноши его лет?
Генерал резко обернулся, и на его лице отразилась смесь раздражения и беспокойства.
– Именно поэтому ему и нужна военная служба! Она отобьет у него охоту к пустым мечтаниям, научит дисциплине, сделает из него настоящего мужчину. Я уже договорился с полковником Мещерским – Александр будет зачислен корнетом в лейб-гвардии Гусарский полк.
