Территория Вайоминг, 1880 г.
— Попалась, рыжая дрянь! — голос отчима прорезал
пыльную тишину конюшни.
Кэтрин вздрогнула. Она поспешно захлопнула книгу и подхватилась
на ноги. Джордж стоял в проеме ворот, и его силуэт зловеще чернел
на фоне залитого солнцем двора.
«Опять напился», — подумала Кэтрин, уловив кислую
перегарную вонь.
Отчим сделал шаг, пошатнулся. Кэтрин отступила, невольно пытаясь
спрятаться за тюк сена. Джордж хищно усмехнулся, густые усы
приподнялись, являя взору блестящий золотой зуб.
— Тебе мать что велела сделать? — вкрадчиво спросил
он. — Вычистить навоз из-под лошадей. А ты опять за свое? Все
книжонки свои читаешь? Ну, я тебе сейчас покажу книжонки!
Он шагнул вперед. Кэтрин отступила и уперлась в стену
спиной.
— Да что ты такая дерганая? — Отчим напирал, на его
лице поигрывала гнусная ухмылка. — Я ведь хочу просто
потолковать.
Кэтрин хорошо знала эту улыбку, этот масляный блеск в
прищуренных глазах. Вот уже несколько лет — почти с тех самых
пор, как она переехала к матери, Джордж проявляет к ней отнюдь не
отцовский интерес. То зажмет в углу, то ущипнет, а то и вовсе
схватит за грудь, якобы ненароком. Кэтрин тошнило от этих
прикосновений, но она ничего никому не рассказывала. Стыдно.
Да и поначалу все выглядело довольно невинно, так, что и не
понять, домогательство это или неуклюжая шутка. А вдруг у отчима и
в мыслях не было ничего дурного? Может, это она сама настолько
порочна, что видит грязь там, где ее нет?
Детство и юность Кэтрин провела в лесу, с отцом-охотником. Она
мало общалась с другими людьми, и поэтому иногда понимала их с
большим трудом. Любимые книги не давали ответов на все вопросы, а
отец скорее объяснял ей повадки четвероногих, а не двуногих
существ.
Жаловаться матери не было никакого смысла. Кэтрин догадывалась,
что услышит: «Значит, ты сама дала для этого повод». Да и как
рассказать о таком, зная, что мать испытывает к Джорджу болезненную
привязанность, даже несмотря на то, что он частенько ее
поколачивает.
— Вот вы с братом уедете, а я останусь на старости лет
одна, — то и дело причитала она.
До сих пор поползновения отчима ограничивались сальными
шуточками и бесцеремонными прикосновениями, вот Кэтрин и молчала,
думая, что все обойдется. Но сейчас, глядя в блестящие от доброй
порции виски глаза, она каким-то чутьем поняла: «Не обойдется…»
Сегодня мать с братом укатили на ярмарку, а Кэтрин осталась дома
одна — ей велели управиться по хозяйству. Джордж с утра уезжал
по своим делам, но почему-то до обеда вернулся, и сейчас,
раскрасневшийся, полупьяный, надвигался на нее, широко расставив
руки. Загонял ее в угол, словно курицу, предназначенную на
убой.
— Оставь меня в покое! — голос предательски
дрогнул.
Кэтрин увернулась, пытаясь проскользнуть к воротам конюшни, но
Джордж схватил ее за плечо и швырнул обратно к стене.
— Ты как со старшими разговариваешь, пигалица?
— рявкнул он, и Кэтрин поняла, что он ищет повод. Повод… для
чего?
Она вжалась в стену, словно пытаясь стать меньше и незаметней.
Как будто это превратит ее в невидимку, и пьяный мужлан от нее
отстанет. Но это, конечно же, не помогло. Глазки Джорджа —
маленькие, прищуренные — злобно сверкнули из-под набрякших
век.
— Я тебя научу, как себя вести, рыжая сучка!
— прошипел он и с размаху впечатал ее в стену. — Сейчас
ты у меня попляшешь!
Кэтрин боролась и вырывалась. Молча. Ее все равно никто не
услышит, да и почему-то стыдно было кричать. Тошнотворно-липкое
оцепенение сковало руки и ноги, а по загривку пополз холодный
пот.
Массивное тело отчима придавило ее к стене. Кэтрин обдало
запахом табака, перегара и прокисшего пота. Она невольно
поморщилась и отвернулась.
Грубые ладони бесцеремонно схватили ее за грудь.
