Глава 1: Пролог. Январь 1917 года
Петербург тонул в снегу. Сугробы, словно белые волны, накатывали на мостовые, засыпали тротуары, цеплялись за сапоги прохожих. Город был холоден не только от зимы – в воздухе висело напряжение, густое, как дым от тысяч печных труб. Рабочие Выборгской стороны шептались в очередях за хлебом, офицеры в кафе на Невском обсуждали последние сводки с фронта, а в коридорах Зимнего дворца царила тишина, прерываемая лишь скрипом паркета под шагами приближенных.
Император Николай II стоял у окна, глядя, как ветер гонит снежные вихри над Дворцовой площадью. В руках он сжимал телеграмму – донесение от министра внутренних дел Протопопова. Волнения на заводах. Голодные бунты в рабочих кварталах. Солдаты запасных полков, расквартированных в городе, отказывались стрелять в народ.
– Ваше Величество… – тихо начал председатель Думы Родзянко, стоявший за его спиной.
– Я знаю, – резко оборвал его Николай.
Он знал. Значит, слухи правдивы. Петроград на грани мятежа.
Но в этот раз всё пошло иначе.
Рано утром 27 февраля министр путей сообщения Александр Трепов лично прибыл на Варшавский вокзал. Он знал, что если поезда с солдатами не войдут в город – бунт подавить не удастся. Но в этой реальности телеграммы не затерялись в бюрократической неразберихе. Железнодорожники получили четкий приказ: никаких задержек. Пути были расчищены, паровозы заправлены, и к полудню эшелоны с верными гвардейскими частями уже выгружались у Николаевского вокзала.
К вечеру казачьи патрули прочесали Выборгскую сторону. Не было ни расстрела демонстраций, ни братания солдат с толпой. Были аресты зачинщиков, разгон митингов, жесткий, но не кровавый.
А в ту же ночь в кабинете у великого князя Михаила Александровича собрались те, кто понимал: если не действовать сейчас – империя рухнет.
– Государь не может оставаться на престоле, – сказал генерал Алексеев, главнокомандующий. – Армия его больше не поддержит. Но если он отречется в вашу пользу, Михаил Александрович…
– И объявит конституционные реформы, – добавил Родзянко. – Иначе Думу не успокоить.
Михаил молчал. Он не хотел трона. Но еще больше он не хотел видеть Россию в огне.
28 февраля Николай II подписал манифест. Не в пользу сына – в пользу брата. Алексей был слишком болен, а страну нельзя оставлять без твердой руки даже на день.
– Пусть Михаил правит, – сказал он своему врачу Федорову. – Я устал.
Но главное было не в отречении. Главное – в другом документе, подписанном тем же пером. «О преобразовании государственного строя Российской Империи».
Россия оставалась монархией. Но теперь Дума получала реальную власть. Ответственное министерство. Свободы слова, собраний. Земельная реформа.
Это не было добровольным шагом. Это был расчет.
А в это время в темном переулке у Мойки двое мужчин в черных шинелях быстро шли к подъезду особняка.
– Ты уверен, что он здесь? – прошептал один.
– Да. Сегодня ночью его вывезли сюда, – ответил второй.
Они вошли без стука. В прихожей их встретил старый слуга, но один лишь взгляд заставил его отступить.
Наверху, в кабинете, за столом сидел Григорий Распутин.
Живой.
– Вы… – он поднял голову, и в его глазах мелькнуло понимание. – Вы не те, за кого себя выдаете.
Первый мужчина достал револьвер.
– Нет. Мы – Стражники.
Выстрел прозвучал глухо.
Утром 1 марта 1917 года Петроград проснулся другим городом.
Газеты вышли с текстом манифеста. На улицах стояли войска, но не стреляли. В Таврическом дворце шли переговоры между Думой и новым правительством.
А в Царском Селе Николай II, теперь уже просто гражданин Романов, смотрел, как играют его дочери.
– Что будет теперь? – спросила Александра.
– Не знаю, – честно ответил он.
