***
Полнолуние висело низко, будто его подвесили на ржавый гвоздь прямо над бухтой. Свет Луны стекал на воду, превращая чёрную гладь в холодное зеркало.
Старый рыбак Семён привычно ворчал на скрип уключин и запах мокрой верёвки, оттолкнул лодку от причала и взялся за вёсла. Воздух был тихим, липким, с солёной терпкостью моря. Вдалеке лениво плескалась волна, а городок за спиной казался вымершим.
– Проверим сети – и спать, – сказал он вслух, будто отгоняя ночное молчание.
Рация в нагрудном кармане пискнула.
– Семёныч, – хрипнул сторож с маяка, – не суйся к Лунному острову. Сегодня оно…
– Полнолуние, – перебил рыбак. – Я знаю. Маяк твой скоро сам меня пугать начнёт.
Ответом стал странный шорох, похожий на то, как переворачивают страницы старой, влажной книги. И связь оборвалась.
Семён покачал головой, повёл лодку между буёв. Он знал эти воды, как собственные пальцы, но всё равно держался привычных маршрутов – в полнолуние течение становилось… странным.
Поначалу море казалось обычным. Но вдруг что-то под килем блеснуло. Лёгкая искра, затем ещё одна – и вот уже вся дорожка впереди светилась тонкими серебристыми нитями. Они тянулись от его лодки к чёрной громаде Лунного острова.
Семён наклонился, провёл пальцем по ближайшей. Тепло, будто ладонь ребёнка коснулась. Вода под ним глухо хлюпнула, а нить дрогнула, словно в ответ, но не погасла.
– Ну и чудеса, – пробормотал он и налёг на вёсла.
Лодка вошла в узкий залив. Здесь свет был ярче, как костёр, накрытый синей тканью. Волны поблёскивали изнутри, будто в них горел тихий огонь.
Нос лодки ткнулся в гальку. Семён выскочил на берег и закрепил лодку за старую железную скобу, вбитую в скалу. В тот же миг свет вокруг словно отпрянул, оставив вокруг металла тёмный ореол.
– Боишься железа? – спросил он вполголоса, сам не понимая, откуда взялись слова.
Лес на берегу дышал – сосны тихо постанывали, а между ветвей клубился туман. Под ногами хрустела галька, в воздухе пахло сыростью и йодом.
Между корнями старой сосны он заметил треснувшую металлическую пластину, изрезанную острыми знаками. Символы были будто царапаны когтями и едва заметно шевелились в лунном свете.
– Каракули… – пробормотал он и двинулся дальше.
В песке что-то блеснуло. Маленький, гладкий, чуть тёплый камень с тонкой, как волос, трещиной. Семён поднял его, и камень тихо зазвенел. В трещине сверкнул жёлтый огонёк.
На миг перед глазами вспыхнуло другое море – серебряная пустыня с волнами, бегущими в обратную сторону, и двумя лунами в небе. Он моргнул, и видение исчезло. Камень остыл, но на ладони осталась тонкая полоса, как ожог.
Из трещин в земле поднялся тихий шёпот:
– Ла-ри… ла-ри…
– Не ларь, а сумка, – буркнул он, чтобы сбить напряжение.
Корни сосен впереди сплелись в подобие пальцев, оставив чёрный провал. Оттуда пахнуло холодом, сырым железом и сладким, как расплавленная карамель.
Семён опустил крюк в темноту. Звякнуло, и тьма дёрнулась, как живая. В глубине мерцали прозрачные кристальные шестерёнки, тихо вращаясь. Он успел подумать «живой механизм», прежде чем фонарь на лбу мигнул и погас.
Лунные нити скользнули к его рукам, к карману, где лежал камень.
– Не дам, – сказал он.
Земля под ногами дрогнула. Он дёрнул рацию:
– Сторож! Приём! Тут движется!
В ответ услышал слова, обрывистые и чужие:
– Верни… песнь…
Камень в кармане завибрировал, трещина засветилась ярче. Семён рванулся к лодке, но нога ушла в вязкую грязь. Та потянулась за штаниной, как щупальце.
Он выдёрнул её, оставив сапог, и со всей силы ударил по воде крюком. Свет вздрогнул и отступил, верёвка на лодке ослабла.
– Боишься, значит, – выдохнул он.
И тут на нос лодки опустился крошечный луч света, дрожащий, как птенец. Он протянул тонкую нить к камню.
