ЧЕРНОВИК
Тишина в коридорах монастыря была настолько пронзительной и
глубокой, что каждый шорох шагов казался мне едва ли не грохотом
упавшего камня. Кутаясь в темноту, вздрагивая от малейшего шороха,
я медленно продвигалась вперед, прижимая к груди холщовый мешок со
сменой одежды и скудными припасами – все, что удалось спрятать от
матери-настоятельницы и остальных сестер.
Два месяца… Два тяжелых, невыносимых месяца, мне приходилось
делать вид, что я сдалась, что приняла судьбу, навязанную так
называемой родней. Я не перечила приорессе (здесь «глава женского
монастыря» - прим. автора), я выполняла всю черную работу, что, по
словам старших сестер, должна была очистить мои мысли от скверны. Я
постилась, сидела на воде и хлебе, я была полна смирения! Я делала
вид, что готова к постригу и что уже сама горю желанием переписать
свое состояние во славу богов, матушки-настоятельницы и, конечно
же, отчима. Я играла роль смиренной послушницы, готовой отказаться
от всего мирского. И даже терпела редкие визиты отчима и сводной
сестры. Все это лишь для того, чтобы в один прекрасный день мои
надзиратели хотя бы на миг утратили бдительность.
И вот чудо произошло. Всего за неделю до пострига я решилась на
побег, выбрав самую темную ночь года, когда даже луна гаснет на
небосклоне: праздник Немесии, одного из апостолов аллесианцев. В
этот день после заката запрещено покидать пределы дома. Считалось,
что все души: темные и светлые, этой ночью бродят неприкаянные и
стучатся в дома, чтобы занять живое тело и вытеснить из него родную
душу. Поэтому сестры сидели в своих кельях, жгли восковые свечи и
усердно молились светлой деве. Все, кроме меня.
Спустившись по лестнице, я на секунду застыла, увидев дальше по
коридору голубоватое свечение, бросавшее светлые блики на сложенные
руки каменных фигур сестер, застывших в молитве. Подобными статуями
была полна вся обитель. Они стояли в коридорах, в кабинете
приорессы, в молельнях и ритуальных залах и, наверное, должны были
наводить на светлые мысли, но лично у меня вызывали
беспокойство.
Но вот свечение стало ярче, а затем и вовсе сдвинулось с
места.
Что это? Молитвенный огонь свечи в руках сестры монастыря, или
нечто другое?
Я прижалась к стене и принялась притягивать к себе тени, кутаясь
в них, как паук в кокон. Но вот свечение задрожало, увеличилось,
принимая знакомые очертания, и туманным облаком поплыло вперед,
прямо ко мне.
На миг зажмурившись, я досчитала до пяти, а когда открыла глаза,
то увидела рядом с собой сестру Терезию, зависшую над полом и
внимательно смотревшую в мою сторону. Она находилась так близко,
что, казалось, протяни я руку и смогла бы дотянуться до нее.
- Сестра София, - вздохнула Терезия с тоской во взоре. Она
оценивающе посмотрела на мешок в моих руках – скрывавшие меня тени
не были для нее препятствием. – Что это ты задумала? – уточнила
она, хотя, не сомневаюсь, все прекрасно понимала.
- Ухожу, - ответила я тихо и, отлепившись от стены, хмуро
взглянула на Терезию, - и ты прекрасно знаешь почему, - добавила
шепотом.
- Я не подниму шум только по той причине, что не разделяю
методов приорессы Гертруды, - вздохнула сестра. – Никто не должен
насильно приводить человека к богам, если они сами того не
желают.
- Вот и славно, - я перевела дыхание, - тогда не мешай мне,
пожалуйста. Все равно здесь не останусь. Умру, но ничего не
подпишу, если меня сегодня поймают, - высказавшись, я продолжила
двигаться вперед, уже не переживая, что Терезия меня выдаст. Из
всех призраков, населявших монастырь, она была самой безобидной и,
действительно, светлой. Помню, я когда-то спрашивала ее, почему она
не ушла туда, куда уходят другие души. Но Терезия лишь развела
руками. И вот сейчас я кралась к лестнице, что вела к двери, за
которой была свобода, а призрак плыл за мной, озаряя своим светом
темные сузившиеся стены.
