Париж, 11 февраля 1959.
– Зачем ты вернулся в мою жизнь?
Он засмеялся. Его появление почти застало её врасплох, хоть она иногда и думала, что рано или поздно это могло случиться. Но только не сейчас.
Он ждал её прихода, выжидая в укромном уголке, раскинувшись в кресле. На столе клубился дым недокуренной сигареты, в чашечке остывал недопитый кофе. Его пальцы медленно перебирали зажигалку, он явно волновался хоть и старался спрятаться за маской уверенности, сделать видимость, что ему всё равно, что этот визит был делом случая и только. Но это была неубедительная игра.
Она была холодна. Отрешённый, неподвижный взгляд, слегка поджатые губы. Она посмотрела на него свысока и тут же отошла к окну, встав спиной и скрестив руки на груди. На улице густыми хлопьями убаюкивающе падал снег, размыв границу между небом и землёй.
Он предполагал, что всё могло произойти именно так, и даже не рассчитывал на радость от встречи с её стороны. Бесшумно поднявшись, он сделал несколько шагов и остановился за её спиной, на расстоянии вытянутой руки, чтобы ненароком не дать чувствам выйти из-под контроля. Одно неловкое прикосновение, нежное объятие или попытка поцелуя сведут на нет все его старания. Только слова могли помочь ему достучаться в наглухо закрытую дверь. Выдержав томительную паузу, он наконец заговорил:
– Я был рядом, когда его не было неделями, месяцами, годами. Я помогал тебе всем, чем только мог и даже больше. Разве… для тебя это ничего не значит? – его мягкий голос аккуратно прервал тишину. – Ты бы умерла с голоду, или стирала бы руки в кровь за пару хлебных крошек. Разве ты забыла, как жилось в те времена? Я был рад дарить тебе свою заботу и ничего не просил взамен. Даже любви. Это был твой выбор, твоё желание, твоё решение. Я ни к чему тебя не принуждал. И даже когда он вернулся, я не претендовал на место под солнцем и ушёл в тень. Разве за все эти годы твоя честность и верность хоть раз были скомпрометированы?
В его голосе совсем не чувствовалось укора. Скорее, это была жалоба, сдержанный ропот, которым он пытался вызвать её жалость. Но она была недосягаема и стояла выше слёз и воспоминаний. Его слова не тронули её душу, сказанное лишь задело её самолюбие. В ответ она обернулась, гневно нахмурив брови и повысив тон:
– Ты угрожаешь мне шантажом?
– Нет. – коротко и просто ответил он. – Из любви к тебе я никогда бы этого не сделал. Легче умереть самому, нежели причинить тебе страдания. Всё, чего я прошу, чтобы теперь ты помогла мне.
– Не проси меня об этом. Ты знаешь, я не могу этого сделать. – наотрез ответила она.
Он вздохнул, и снова поджог сигарету, вернувшись в тёмный угол.
– Знаешь, милая, эгоизм – это порок. Как и ложь. Но я прощаю тебе любые пороки.
– Ложь? – недовольно, и как-то испуганно удивилась она. Почему-то именно это слово заставило её пребывать в замешательстве.
– Да, ложь. Ты сказала, «я не могу». Но ты можешь, можешь это сделать! Если не ради меня, то ради себя. Не обманывай себя и вернись к первому пороку.
– Невозможно. – вновь отрезала она.
– Если ты боишься, что после всего я навяжусь на твою голову, то это не так: я уйду, исчезну из твоей жизни если ты так пожелаешь и ты больше никогда обо мне не услышишь.
– Раз так, то я бы хотела, чтобы ты исчез прямо сейчас! – она почти кричала, тяжело дыша от злости и страха.
От её слов в комнате будто стало темно, гнетуще и бездыханно. По крайней мере, для него. Под ногами больше не чувствовалось земли, в груди сжимало, будто кончился кислород. Цепляясь за последнюю соломинку, он поджал пальцы к мокрым холодным ладоням и перешёл на шёпот, чтобы скрыть своё волнение:
– Хорошо, пусть будет по-твоему. Я уже просил тебя до этого, но в качестве последнего одолжения снова прошу: не обманывай себя. Не обманывай себя, что ты единственная, чьё имя он хранит в своём сердце.
