Он стоял на тротуаре напротив дома и никак не мог заставить себя уйти. Холод пробирался под оттопыренный ворот куртки, шнырял по шее и лопаткам, словно хищный зверёныш, ищущий открытый участок тела, где можно укусить. Сверху тянуло гарью – плотной, тяжёлой, въевшейся. Прошло уже несколько дней, наверное, но запах всё ещё держался. На стене под окнами – широкие потёки копоти и оплавившегося пластика стеклопакетов. Чёрные пятна тянулись вверх, к соседскому балкону, будто трупные пятна по телу. Окна были пластиковые, белые когда-то, теперь местами расплавленные, по краям коричнево-серые, как многолетний жир на сковородке. Ветер дёргал куски защитной плёнки, которую кто-то прилепил, чтобы не тянуло, и они шевелились, как ссохшаяся кожа.
Алексей смотрел на это и думал, что, наверное, нужно уже идти – ничего нового тут не увидишь. Всё уже случилось, всё уже записано, задокументировано, сожжено, оформлено в отчётах, в протоколах, в новостях, в слухах. Он вообще не думал, зачем приехал в этот город. Просто не получилось не приехать. Руки сами купили билет на поезд. Ноги сами довели, как будто надо было убедиться, что это действительно правда. Что квартира сгорела, что человек там реально сгорел, что ничего нельзя откатить.
Он знал Макса давно. На прошлогодний корпоратив приезжал. Близкими приятелями они не были – скорее оппонентами. Знал его больше как специалиста. Въедливого, упёртого, выгоревшего нахрен, как эта квартира, но прямым и честным. Пусть, общаться с ним было не всегда приятно, но он знал его. Настоящего. Без всех этих корпоративных ужимок. Сложного, иногда невыносимого, кидавшего крутые мемы в чат, когда было настроение. Знал достаточно, чтобы теперь вот так стоять и смотреть.
Они почти постоянно ругались в последние полгода. Ну не ругались, так, …бодались. Макс делал интерфейс, Алексей тестировал, находил баги, придирался. Иногда специально, чтобы тот не зазнавался. Пять пикселей туда, три сюда – бесило, конечно, но это же работа. Он просто делал свою часть. Просто проверял, просто отмечал, просто следил, чтобы всё было как надо. И сейчас, глядя на обугленные окна, он впервые поймал себя на мысли, что вот это его «просто» тоже, может быть, где-то рядом стояло. Маленький винтик, в огромной цепочке событий, которая закончилась тем, что человек сгорел в собственной квартире.
«Сгорел на работе…»
– Сука.
Он помнил, как сцепились в чате Макс и Влад, который раньше работал техлидом. Мудак был ещё тот. Токсичный и, в целом, ведущий себя как конченный ублюдок. Однажды репостнул новость о том, как один парень с финтеха спалил дом и повесился, отпустив при этом отвратительную шутку, которую никто тогда не счёл смешной, но никто не сделал замечания. Только Макс, которого он загнобил этими чёртовыми пятью пикселями. Только Макс тогда устроил в чате ураган, после которого Влад две недели писал только по делу, а затем и вовсе свалил с компании.
– Прости меня, Макс. – Облачко пара сорвалось с губ Алексея, и его шёпот утонул в шуме вечернего города.
Ему хотелось, чтобы кто-то рядом объяснил, что он тут ни при чём. Что Макс сам. Что так бывает. Что никто ничего не мог сделать. Но вокруг не было никого – только этот двор, где машины стояли в два ряда, и пустой детский уголок с чуть покосившимися качелями.
Но ведь так и было?
Или нет…
Он сунул руки в карманы, постоял ещё немного и понял, что всё равно не может уйти. Просто стоял и смотрел, пока глаза не начали слезиться от ветра и тоски.
Лёша сидел у окна в съёмной квартире и смотрел на улицу, где редкие машины проезжали, оставляя за собой смазанную полосу света, будто кто-то небрежно чертил их фары по стеклу. Был поздний вечер, но в этом городе вечер и ночь были почти одинаковыми – серо-жёлтая пелена фонарей, блестящие от влаги тротуары и ощущение, что всё вокруг замерло в каком-то состоянии после. После чего – непонятно. Просто после.
