Рассвет в Сейдж-Хейвене был не временем света, а временем теней. Солнце где-то за густой пеленой тумана лишь неявно подсвечивало серую муть, превращая мир в размытую акварель. Океан, невидимый, глухо рокотал, накатывая на берег белыми клочьями пены. Воздух был густым и влажным, пах солью, водорослями и чем-то древним, затхлым.
Люк Эванс бежал по мокрому песку, и каждый его вдох обжигал легкие. Он бежал не для бодрости, а чтобы убежать. От мыслей. От воспоминаний, которые накатывали в тишине его нового, слишком тихого дома. От лица бывшего напарника, полного немого укора. От собственного отражения в зеркале, которое без устали спрашивало: «А ты уверен?»
Его кроссовки вязли в песке, отбрасывая комья. Он был здесь чужим, пришельцем в этом спящем царстве тумана, и его ритм, отточенный на асфальте мегаполиса, здесь сбивался, спотыкался о первобытное спокойствие природы.
Он замедлил шаг, упираясь руками в колени, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось где-то в горле. Он поднял голову и взглянул на океан. И тут его взгляд зацепился за что-то тёмное у кромки воды, у подножия Одинокого Утёса – массивного, покрытого птичьим помётом исполина, молчаливого стража этого берега.
Сначала он подумал на выброшенное бревно. Или на тюленя. Но форма была слишком… правильной. Слишком человеческой.
Люк медленно, чувствуя, как по спине бегут мурашки, приблизился. С каждым шагом детали проступали четче. Тёмный прорезиненный комбинезон. Седая, растрёпанная голова. Бледная, восковая кожа.
Это было тело. Мужчины, лет шестидесяти. Его волны нежно качали, словно убаюкивая, цепляя за песок крючками пальцев.
Люк заставил себя сделать ещё шаг. Его профессиональное чутьё, задавленное месяцами бездействия, проснулось мгновенно, болезненно остро. Он осмотрел тело, не прикасаясь к нему. Ни следов борьбы, ни видимых ран. Лишь водоросли, опутавшие ноги.
И тут он её увидел.
Прямо на груди, над сердцем, на мокрой ткани комбинезона был вырезан символ. Не царапина, не случайный надрыв. Аккуратный, почти ювелирный рисунок. Переплетённые верёвки, образующие сложный морской узел, а в его центре – якорь с зияющей трещиной посередине.
Люк отшатнулся, как от удара током. Кровь ударила в виски. Его рука инстинктивно рванулась к кобуре у бедра, но он был в спортивных штанах и майке. Без оружия. Без защиты.
Он резко огляделся. Пляж был пуст. Только чайки, кричащие в тумане, были свидетелями. Давление тишины стало почти физическим. Он нащупал в кармане телефон. На экране – предательский крестик. «Нет службы». Как всегда в этом проклятом месте, когда это было нужно больше всего.
«Чёрт», – прошептал он, и его голос поглотил рокот прибоя.
Он был шерифом. Пусть и новым, пусть и нежеланным. Долг был железным прутом в его спине. Он развернулся и побежал обратно, к своему дому на окраине, ноги тяжелели с каждым шагом, будто песок превратился в смолу.
И пока он бежал, в голове стучал один и тот же вопрос. Он знал этот символ. Видел его. В своём кабинете, в здании шерифского участка, на пожелтевшей морской карте Сейдж-Хейвена позапрошлого века, висевшей на стене. В углу карты была та же эмблема – треснувший якорь в морском узле. Он тогда спросил у своего заместителя, Бена Картера, что это значит. Тот лишь пожал плечами, сказал: «Старый символ города, кажется. Никто уже не помнит».
Теперь Люк вспомнил. И от этого стало ещё холоднее.
Добежав до дома, он, запыхавшийся, схватил стационарный телефон – единственная нить с внешним миром, которую город милостиво ему оставил. Набрал номер участка.
– Шерифат Сейдж-Хейвена, Бен Картер, – раздался спокойный, неторопливый голос.
– Бен, это Люк, – выдохнул он. – На пляже, у Одинокого Утёса. Мёртвое тело. Мужчина, пожилой. Похож на Элайджиаса Кроу.
