Человечество стоит перед выбором:
свобода или счастье и для многих счастье
лучше!
Оруелл
Хорошо ли быть
Ритом?
Признаться, над
этим вопросом я задумался едва ли не раньше, чем начал ходить. С
самых малых лет нам с братом внушали, что быть Ритом – почти то же,
что творцом, и даже почетнее. Виктор, потакая своей гордыне,
рассказывал о подвигах великого прародителя Эрика, не забывая
каждый раз напоминать, что Рика назвали именно в честь него. И он,
как старший наследник, просто-таки обязан продолжить славную
традицию: приумножать богатства нашего рода и уважение к оному.
После этих слов меня награждали холодным взглядом, цедя, что в
семье не без урода. Брат смеялся и старался больнее ткнуть в бок, а
Виктор делал вид, что не замечает этого. Потом прибегала нянюшка,
охала, ахала, уводила меня в комнаты, дабы залечить синяки и
ссадины, пока госпожа Рит не заметила.
Мама очень
расстраивалась, но сделать ничего не могла.
Так что первые
лет десять своей жизни я пребывал в святой уверенности, что может,
для кого-то быть Ритом – почетно, но только не для младшего,
непохожего на отца паренька (чье отношение к славному роду весьма
спорно).
Потом понял, что
хоть дома я и был нелюбимым ребенком, то стоило выехать за пределы
герцогства туда, где о внутренних делах моей семьи никто не знал,
древняя фамилия оказывала на людей волшебное действие. Достаточно
было представиться Ритом и предъявить перстень, как любые двери
оказывались открытыми, а окружающие стремились подружиться со мной.
Впрочем, я очень быстро (гораздо быстрее брата!) смекнул, что
врагов у нашего рода куда больше почитателей.
Когда же я занял
герцогское место, то решил: Рит – в первую очередь тяжелая,
зачастую неблагодарная работа. Основатель Эрик поставил свой род
так, будто именно от него зависело благополучие империи, и на
протяжении многих лет убежденность людей лишь крепла: если у Ритов
все спокойно, значит, Лирии не о чем тревожиться. Поэтому последние
годы я редко задумывался о том, чья же кровь течет в моих жилах. И
часто, говоря «такие уж мы, Риты», «исключительно ритовское
упрямство» – я подразумевал не предыдущие поколения блистательных
аристократов, а нас с дочкой и братом. Точнее, Юльтиниэль, вошедшая
в род императора, стала чем-то вроде символа: «Как Рита не назови,
суть не изменится» – слышался шепоток в столичном дворце.
Вокруг почти не
оставалось людей, знающих правду, к тому же, собираясь вместе, мы
находили более интересные темы для бесед, и как-то незаметно в
памяти стали сглаживаться минувшие тревоги и обиды. Пока
появившаяся в моем поместье Пресветлая мать – творец нашего мира,
не напомнила: прошлое всегда найдет лазейку, чтобы ударить в спину
именно тогда, когда меньше всего этого ожидаешь.
Необходимость исключает выбор,
но лучший выбор тот, который вызван необходимостью.
Константин Кушнер
– Оррен!
– Ваша
светлость!
Портной
вздрогнул, дернулся и вместо ткани, собранной аккуратными
складками, уколол меня. Смешно охнув, он тут же отскочил в сторону.
Будто решил, что разъяренный герцог то ли кинется его душить, то ли
попросту развалится на части. Я поморщился – не от боли, а от того,
что рекордные три дня без скандалов в замке подошли к концу. Выждав
для спокойствия несколько секунд, портной снова приблизился.
– Простите,
милорд… – промямлил сутулый мужчина, пытаясь выдернуть булавку
обратно.
Когда мы
последний раз навещали Эттов, меня усовестила Элизабет. Графиня с
порога вместо приветствий оповестила, что скоро мои слуги умрут от
стыда за своего господина, одетого в какие-то обноски. Затем
обеспокоилась, не закончились ли у Ритов деньги – вдруг ее
любезному другу Оррену просто не хватает средств на приличный
камзол? И решающим ударом Лиз поинтересовалась у Альги, не
собирается ли та использоваться меня в качестве пугала на
герцогских полях.
