Он шёл по бесконечно длинному
коридору с одной-единственной мыслью: «Зачем я здесь?» Не то чтобы
он не знал о причине своего сегодняшнего визита в этот забытый
всеми богами уголок Пограничья, знал. Знал и заранее переживал по
поводу предстоящей головной боли, в сравнении с которой нынешняя
тупая иголка в мозгу покажется мелочью.
Гулкие шаги разлетались
бесконечно-игривым эхом, распугивая сонных осенних мух. Сколько лет
он не был в этой части региона? Пять? Больше? Толкнул дверь с
табличкой «Зал совещаний».
Примерно с минуту бессмысленно ждал
у порога, пока его заметят, затем прошел к доске для записей и
негромко возле нее покашлял. Никакого эффекта. Гул голосов и не
думал стихать, пока кто-то случайно не бросил короткий взгляд
вперед и не заметил прибывшее начальство.
Волна шепота прошла по нестройным
рядам снизу вверх, нарастая для того, чтобы на самом верху
взорваться тишиной, которую прорезал неожиданно юный голос:
– А я тебе говорю, что у нашей
Яйцедробилки сиськи в два раза больше, чем у вашей секретарши!
– Иди ты в баню! Вашу Яйцедробилку и
женщиной-то назвать нельзя. А у Лирки хорошие сиськи, настоящие! Я
сам проверял!..
Стоящее у доски начальство издало
невнятный звук, больше всего напоминавший совершенно неуместный в
данной ситуации сдавленный смешок, а потом, на эльфийский манер
растягивая гласные, произнесло:
– Не хотел бы отрывать вас от столь
занимательного диспута, господа, но у меня не так много
времени.
Спорщики замерли с открытыми
ртами.
– К своему неописуемому сожалению я
не могу выступить рефери в вашем споре. Но если вы меня познакомите
с означенными выше дамами, с радостью помогу определить победителя.
М-м-м... победительницу.
Лица юных сыщиков расплылись в
пошловатых ухмылках, а говоривший закончил:
– Но сначала, кто мне расскажет об
убийстве?
– В этот раз еще и похищение, –
проворчал пожилой мужчина, который сидел у окна, закинув обе ноги
на стол. – Ребенок пропал.
Значит, эти успели обзавестись
ребенком. Как скверно-то! Нет ничего хуже расследования смерти
ребенка. Или о смерти рано пока говорить? Все-таки пропал – не
значит умер. Не всегда значит...
Из коридора послышался надсадный
детский плач, а следом за ним дверь распахнулась с премерзейшим
скрипом, и в зал вошла женщина с младенцем на руках.
С задних рядов послышался
восхищенный стон и почти сразу за ним удовлетворенный шепот:
– А я говорил!
– У вас, я смотрю, по-прежнему
балаган, – женщина заговорила неожиданно знакомым хрипловатым
голосом, и Пауль все-таки нашел в себе силы оторваться от
разглядывания цветочков на ткани, обтягивающей высокую и
волнительно вздрагивающую от быстрой ходьбы грудь, чтобы
столкнуться взглядом с насмешливыми зелеными глазами и
произнести:
– Ты... как здесь?
Они опять шептались за стеной,
боялись войти и, судя по отрывкам слов, долетавших до меня сквозь
закрытые двери, бросали жребий. Наконец медная ручка повернулась, и
в проеме показался местный дворецкий.
– Ингеборга Евпсиховна...
Ох, ты ж твою... Я с трудом
удержалась от того, чтобы передернуть плечами, и посмотрела на
вошедшего своим самым любезным взглядом.
– Э... прошу покорнейше... – Он
побледнел и загрустил. – Там у нас катастрофа... не посмотрите? Я с
Гаврюшей договорился, он за вашей лавочкой приглядит, пока
вы...
Окинула тоскливым взглядом
упомянутую лавочку. Полки давно надо было поменять, а стена под
окном потрескалась от плесени и требовала ремонта.
– Их сиятельство вам очень
благодарны будут... – добавил дворецкий, заметив мою
нерешительность.
Благодарны. То есть денег опять
никто не заплатит.
