1.1
Туман за окном был густым, как молоко в детстве. Помню, как бабушка наливала его в синюю кружку, и оно казалось живым, тёплым. Но этот туман был совсем другим – холодным и безжизненным.
Он полз по асфальту, обвивал машину, словно хотел утащить меня в бездну.
«Тихозёрск – 3 км». Указатель вынырнул из белёсой пелены и тут же растворился. Навигатор молчал уже полчаса – здесь, на краю света, даже спутники не работали. Или, может быть, это я подсознательно не хотел, чтобы меня кто-то нашёл.
Радио шипело помехами. Я выключил его, и в тишине сразу услышал её: «Паша, притормози. Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты гонишь».
Нога сама нажала на тормоз. Чёрт. Полгода прошло, а я всё ещё разговариваю с призраками.
Туман вдруг расступился – резко, будто кто-то дёрнул за верёвку. И я увидел его.
Тихозёрск. Городок прилепился к скале, словно зловещий нарост. Дома лепились друг к другу, крыши были покрыты черепицей цвета старой крови. Колокольня торчала, как палец мертвеца, указывая в небо. Улицы извивались змеями, уводя взгляд к озеру, которое отсюда казалось не просто чёрным зеркалом, а зияющей бездной.
Я остановился на обочине и вышел из машины. Воздух ударил в лицо – солёный, густой, с привкусом гнили. Я дышал и чувствовал, как что-то сжималось в груди. Не сердце. Что-то другое, чужеродное, поселилось в том месте, где раньше билось оно.
Руки дрожали – не от холода, от внутреннего напряжения.
– Зачем я сюда приехал? – спросил я себя вслух.
Ответа не было. Был только шум волн внизу, под скалами. Монотонный, как писк монитора в больничной палате.
Ветер хлестал по лицу, как мокрая тряпка, пробирался под воротник куртки ледяными пальцами. В его завывании слышались голоса – шёпот, цеплявшийся за сознание, как рыболовный крючок за губу. Я вслушивался, хотя знал: это всего лишь звук воздуха, продувающего щели между камнями.
«Это место особенное», – сказала бы Ира, поёживаясь, как делала всегда, когда чувствовала нечто зловещее. Она чувствовала такие вещи кожей.
Входила в старые дома, замирала посреди комнаты, закрывала глаза и, слегка запрокинув голову, шептала: «Здесь осталась душа прошлых хозяев».
Верила в приметы, в то, что мёртвые оставляют следы в воздухе.
Я достал фотографию – мятую, истрёпанную от прикосновений. Дом на краю утёса: двухэтажный, из чёрного камня, с окнами, узкими, как бойницы. Я его никогда не видел вживую. Купил, будто в забытьи.
После смерти Ирины, после трёх месяцев, проведённых у окна, когда я просто сидел и смотрел, как день за днём гаснет свет, как гасну я сам… Похороны прошли как в тумане. Я не помнил ни лиц, ни слов утешения.
Врачи говорили, что это посттравматический синдром, шок от горя. В этом доме я надеялся найти покой.
– Первый раз в наших краях?
Голос скрипучий, как старая колодезная цепь. Я обернулся – рядом стоял старик с лицом, изъеденным солью и ветром. Куртка рыбака, пропитанная запахом ила и табака. Кепка надвинута на глаза, но взгляд пронзительный, словно бурав, ввинчивался в меня.
– Да, – ответил я, и голос прозвучал чужим. – Я купил дом. На утёсе.
В глазах старика что-то дрогнуло. Не удивление… или, может быть, удивление, смешанное с чем-то еще, с тенью старого воспоминания.
– Дом капитана Вершинина, – произнёс он. Это было не вопросом, а утверждением.
– Возможно, – пожал плечами я. – Сделка шла через агентство.
Старик кивнул, будто подтверждая что-то самому себе. Ветер усилился, и я почувствовал запах – не застойной воды, а чего-то гниющего, сладковатого. Как цветы на кладбище.
– Что заставило вас приехать в Тихозёрск? – спросил он.
Я отвёл взгляд и посмотрел на озеро. Вода была цвета старого олова, покрытая рябью. Хотел сказать правду: что проснулся в три утра с ощущением, будто задыхаюсь в собственной квартире; что объявление о доме всплыло в интернете само, хотя я ничего не искал; что купил его, как покупают билет на последний поезд.
