Я никогда не любил эту планету.
Скажу больше, я ее искренне
ненавидел. И каждый день, сколько помню себя, мечтал о том, чтобы
оставить этот скованный льдом и задушенный метелями мир позади.
Забыть темно-фиолетовое небо и никогда больше не видеть сверкающие
кристаллические пики, пронзавшие тяжелые снеговые облака.
Яртелла.
Одно название навевало сплин.
Яртелла. Синоним смерти от лютого
холода. Второе имя ужаса, что притаился в мрачных тенях. Последнее
пристанище для лейров. Дом Адис Лейр. И моя персональная
тюрьма.
Ветер со скорбным воем зачерпывал
целые комья снега с посадочной площадки и сбрасывал их за край. Он
запросто мог бы сбросить и меня, вот только Тени, что неизменно
струились мимо подобно невидимой реке, не позволяли этого сделать.
Целиком покорные моей воле, они вынуждали воздушные потоки огибать
мое тело, не задевая даже краешка защитной оплетки.
Время ползло медленно, как снежные
слизни, что проедали себе норы в гигантских кристаллах, но я не
двигался с места. Пальцы на ногах, казалось, уже промерзли
насквозь. Вместе с пятками, лодыжками и голенями, которые надлежало
защищать термостойким сапогам. Рукам в перчатках тоже сладко не
приходилось. Но их я хотя бы мог сжимать и разжимать, разгоняя
кровь по венам. А вот побегать по площадке было нельзя. Одно
неверное движение и даже Тени не помогут пережить падение в
километровую пропасть.
Я оглянулся через плечо.
Металлическая створка, что вела внутрь Цитадели, оставалась
закрыта. Ну и где их всех носит?! Поднял взгляд выше – на темную
громаду главной башни.
Возвышавшаяся над площадкой мрачным
монолитом, она напоминала скрюченный артритом указательный палец –
еще одно из зловещих предупреждений о грядущих переменах.
В течение долгих двадцати лет
Цитадель была единственным местом, которое я называл домом, а ее
обитателей – своей единственной семьей. Я все еще помнил момент,
когда осознал, что не смогу быть частью целого, и день, когда моя
настоящая семья разбилась вдребезги.
День, когда пропала мама.
Десять лет прошло, как она исчезла,
а я до сих пор винил себя за то, что позволил ей улететь. И, хоть,
умом понимал, что у десятилетнего мальчишки едва ли были шансы
остановить одержимую идеей познания новых тайн исследовательницу,
меня ни на секунду не отпускало ощущение, что все произошло как-то
неправильно.
Я помнил то ненавязчивое
прикосновение ее мыслей к моему детскому разуму, ту почти робкую
попытку на языке чувств, а не слов, объяснить свою любовь. И мой
ответ, одинокого брошенного ребенка, по силе ярости сопоставимый с
солнечным протуберанцем. Мне было десять, но говорил я так, словно
внутри метался демон. Я проорал ей в лицо несколько гнусностей, а
потом – хуже и придумать нельзя, – замахнулся на нее.
Глаза защипало от слез. Несколько
раз моргнув, я заставил их скатиться по щекам прозрачными
кристалликами. Сделав глубокий вдох, повернулся обратно лицом к
пустыне и постарался остановить поток безрадостных и бесполезных
мыслей, будивших никому уже ненужные угрызения совести.
Я ощущал, как клубятся Тени вокруг,
такие же невидимые и неосязаемые, как океан темной материи,
заполняющий космос. Только их убаюкивающий шепот заставлял мой
разум по-настоящему успокоиться.
Вдруг холодное, как пустота космоса,
предчувствие кольнуло в спину невидимой иголкой.
Резко развернувшись, я увидел
невысокую сгорбленную фигурку, не спеша шагавшую в мою сторону, и
сразу же подобрался.
Казалось, Бавкида взялась из
ниоткуда.
Укутанная в меховую мантию с
глубоким капюшоном, она напоминала черную дыру, искажавшую
пространство всюду, где бы ни появлялась. Временами чудилось, будто
даже свет ее избегает, словно само присутствие наставницы всех
лейров заставляло фотоны испытывать страх и обращало их в
бегство.
