Это место не оставляло равнодушным ни одного человека,
сподобившегося собственными глазами увидеть Проход. Если бы
Владивой был хранителем, он, конечно, задумался б над
таинственностью и неизведанностью мироздания, о том — как ничтожен
в этом мире человек. Насколько мелочны и скоротечны все его, так
называемые, вечные проблемы. Как смешны потуги возвеличиться и
растопыриться, дабы занять как можно больше места под солнцем. Но,
Владивой был обычным воином и к таким вершинам философских мыслей
никогда не поднимался. Или, если быть точнее, никогда не погружался
с головой в их пучину. Но все же — каждый раз, приближаясь к
Заскалью, а у любого ратника, несущего службу на Пограничье, такие
моменты происходили довольно часто, барон ощущал непривычный
восторг и, словно, легкое опьянение.
Бывалые харцызы-отступники, взятые на службу в Дубровский замок,
называли это ощущение — хмелем свободы. И становились еще угрюмее и
раздраженнее, нежели обычно. Им-то, предавшим и отрекшимся от
клятвы Перуну, путь через Проход был заказан навек.
За спиной у путника простирались необъятные буковые леса и
дубовые рощи Зелен-Лога. По обеим сторонам, не так уж и близко, но
вполне достаточно, чтобы хорошо разглядеть с конского хребта, грань
между небом и водой, плескалась синь сразу двух океанов — Северного
и Мертвого. Порой вместо лазури накатывала темень, или заляпанная
белесыми бурунами зеленоватая муть, но чаще океаны, уподобившись
небу, привольно отдыхали, облокотившись на крутые, каменистые
берега. А впереди, как стена исполинской крепости, от одного океана
до другого, перегородив весь перешеек, нависала горная гряда.
Неприступная и дикая, низвергая вниз изумительной красоты водопад —
начало реки Веселой. Сам водопад вытекал из озера, что образовалось
в кратере потухшего вулкана, с незапамятных времен приютившего
гнездовье суровых и неподкупных Стражей!
Солнце уже окунулось в вечернюю купель Мертвого океана, и
у Владивоя оставалось совсем немного времени, чтобы перебраться на
ту сторону Заскалья.
Неизвестно почему так происходило, но все знали, что с
наступлением сумерек Змии не пропускали через Проход ни одно живое
существо. А в послеобеденное время, ближе к вечеру бывали шансы
провести даже вьючные караваны. При этом, огнедышащие стражи
восседали на близлежащих скалах, наподобие уснувших грифов, и с
любопытством посматривали на копошащихся внизу людей и животных.
Возможно, такая причуда объяснялись: обычным свойством зрения птиц,
так называемой «куриной слепотой», проявляющейся именно при
наступлении первых сумерек, но, выяснить точнее так и не удалось,
хотя поблажкой этой пользовались охотно.
Владивой въехал в единственный, предоставленный прихотью
природы, проход в сплошном каменном массиве, опасливо поглядывая
вверх и высматривая на вершинах скал притаившихся чудовищ.
Беспокоился не напрасно, Змии его ждали. Только не наверху, а
впереди — при выезде из ущелья. Именно там лежало огромное
чудовище, по-видимому, уже давно и с нетерпением поджидающее
жертву. Змий, словно в оскорбительной насмешке над беззащитным
человеческим существом, широко разевал огромную пасть и раздраженно
хлестал по бокам тяжелым шипастым хвостом.
Убегать не было смысла, Змий мог двигаться настолько быстро, что
догнал бы и гепарда. Но, и умирать так глупо, барону вовсе не
хотелось. Стараясь не делать резких движений, Владивой медленно
слез с лошади, привычно прикрываясь ее корпусом от врага. Чудовище
захлопнуло пасть и с любопытством склонило голову, вроде даже
поощрительно, наблюдая за человеком. Владивой подумал и стал
расседлывать коня. О том, что порой стражи Прохода берут с проезжих
мзду лошадьми, в Дуброве известно каждому мальцу. Вот и сейчас Змий
присел на задних лапах, как пес, ожидающий от хозяина косточку.
Только что не поскуливает от нетерпения.
