Весенняя распутица внесла коррективы
в незапланированное путешествие травницы. По пути из Червограда в
Усвет она искупалась в луже. Хорошо, что единственными свидетелями
ее позора были черные птицы, облепившие придорожные березки.
– Зу́ланд Трили́ст, за что? –
отчаянный крик травницы потревожил ворон и те взмыли в небо –
нехотя, выказывая недовольство охрипшими голосами.
Не разбирая дороги и шлепая по лужам
(теперь уже все равно), девушка добралась до многовекового дуба.
Прежде чем приступить к перемещению, травница постаралась высушить
одежду. Заклинание не хотело слушаться, юля и ускользая из дрожащих
ладоней.
– Красные дьяволицы! – выругалась
травница и предприняла новую попытку. – Я все равно дожму тебя,
противное заклинание! Не будь я Ти́ннэри Колосо́к!
Заклинание вырвалось из рук и обдало
теплой волною ближайший сугроб, отчего тот сразу же растаял.
«Я таким манером весь магзапас
растрачу», – обеспокоено подумала девушка. Ее личный магзапас был
рассчитан на семь заклинаний в день.
«Всего семь заклинаний! – продолжала
сетовать травница. – Конечно! Я же не какой-нибудь волшебник или
ворожея! У них запас на дюжину, а то и на две».
Продолжая поминать всуе имя Зуланда
Трилиста – покровителя всех травников – Тиннэри сотворила очередное
заклинание. Скрестила руки, пошевелила пальцами, мысленно направляя
тепловую волну в свою сторону. Каштановые волосы, еще с утра
выпрямленные травяной мазью, вновь завились в спиральки и, более
того, вздыбились, как шерсть у ощерившейся кошки.
Разместив желудь путника в
специальной выемке, Тиннэри сверилась с клочком перечерченной от
руки (и на глазок) картой. На покупку настоящей и добротной карты,
у травницы не было денег. Точнее, деньги были, лишних не было.
Кривые надписи на карте гласили, что девушка на правильном пути. Не
зря в Травакадемии травницу прозвали «самой быстрой». Со всего
среднего курса, только ей и ее извечному сопернику Иллидиру Тьме
удалось подчинить силу волшебного желудя, с помощью которого
преодолевались большие расстояния.
– Зуланд Трилист, я пропала! –
Тиннэри бросила тоскливый взгляд на желудь с золоченой шляпкой и
закрыла лицо руками. – Я украла его! Украла! И теперь меня,
наверняка, исключили из Травакадемии!
Помимо свершенного преступления, за
ней числились мелкие грешки вроде разбитых колб и не умышленного
нанесения вреда преподавателям. Вспомнив лицо ректора Футарка
Слейпнировича, травница покраснела от стыда. Ректор никогда не орал
на студентов академии, только красноречиво молчал и при этом
смотрел так, что дрожь пробирала.
– Нет! – девушка изо всех сил
треснула кулаком по дереву и тот час же заорала от боли. Физическая
боль отогнала душевную и Тиннэри, отчаянно дуя на ушибленную руку,
строго сказала: – Свои проблемы с Травакадемией я решу потом, а
сейчас нужно спасать сестру!
Пока она грызла гранит науки, младшая
сестра Тибби сбежала из дома, наплевав на чувства старшей сестры и
престарелой нянюшки. Да, без родительского надсмотра жилось худо,
так же как и без родителей. В душе травница винила себя за то, что
Ти́би росла в атмосфере вседозволенности. С тех пор, как Тинни
поступила в Травакадемию, находящееся на другом конце королевства
(если мерить расстояние от родного села травницы), дни, проведенные
в обществе малочисленной родни, можно было пересчитать по пальцам.
Вот и отбилась сестра от рук. И старания нянюшки рассыпались
прахом. Впрочем с восьмидесятилетней нянюшки спрос был
маленький.
«Пигалица неблагодарная! – эти мысли,
конечно же, относились к сестре. – Я, понимаешь, пашу как ломовая
лошадь, каждую липку экономлю. По двадцать кунов со стипендии
высылаю, а Тибби такой черной неблагодарностью отплатила! Найду –
придушу, гадину!»
