— Во сколько в субботу? — спросила я.
— М-м-м-м… Секунду… — отозвался Артем и начал что-то быстро
печатать в телефоне.
Я скривилась от холодной боли в сердце. Потому что точно знала, что
он ответит.
Так и есть:
— Прости, котеночек, наверное, не смогу. Бабушка запрягла обои
поклеить в маленькой комнате. Там надо диван передвинуть, окна
потом помыть. Ну, ты же знаешь мою бабушку.
И он посмотрел на меня светлыми честными глазами.
Бабушку я знала. Благодаря ей у нас и начался роман: прошлым
летом ее положили на две недели в больницу, а ключи от квартиры
вручили внуку, чтобы поливал цветы и кормил кошку. Свободная
квартира для молодого человека в двадцать лет означает, разумеется,
две недели абсолютного кутежа и разврата.
Кутежом была пьянка с бывшими одноклассниками в ближайшем лесу, а
развратом он назначил меня, попавшую на ту пьянку совершенно
случайно.
В тот вечер мы с моей лучшей подругой Инночкой шли к ней домой,
планируя заказать пиццу и погрузиться в сериальный марафон на все
выходные. Решили срезать дорогу и прогуляться по парку, благо ночь
была теплой, и неожиданно встретили ее старого знакомого с курсов
английского. Он-то и зазвал нас присоединиться к кутежу. Пиво у
ребят было, костер был, отличное настроение, пруд для ночного
купания, музыка из переносных колонок — все было. Кроме
девушек.
А с нами — были и девушки.
На Артема я запала сразу. Он был такой красивый — просто моя
мечта!
С непослушными вихрами темных волос, мощными бицепсами, рвущими
рукава футболки, кривой улыбочкой и белым шрамом, рассекающим левую
бровь.
Это потом я узнала, что бунтарскую прическу ему делает стилист в
элитном салоне, рукава он специально надрезает при покупке
футболок, а шрам с детства — ударился о край шкафа в два
года.
Но в ту ночь я видела только, как играют отблески костра на его
идеально вылепленном торсе, покрытом капельками пота — он скинул
футболку, чтобы доказать, что может подтянуться на ветке дерева над
нами не меньше двадцати раз. Подтянулся двадцать пять, а его
противник — всего пятнадцать. А потом они подхватили нас с Инночкой
на руки и бросились бежать наперегонки вокруг пруда. Я обнимала его
за шею, зажмурившись от ужаса и слушала ровное мерное дыхание.
Артем, конечно, победил. Дотащил меня обратно до костра,
собрался вернуть на постеленное в траве покрывало, но вдруг
передумал и направился прямо к воде. Зашел почти по пояс в пруд и
посмотрел на меня с этой своей кривой улыбочкой:
— Поцелуй или искупаешься.
— Ты что! — возмутилась я. — Я же промокну! И телефон утоплю!
— Не мои проблемы, — заржал он. — Ну, решай. А то у меня руки уже
устали.
И в доказательство его слов, горячие, твердые как камень плечи, за
которые я судорожно цеплялась, вдруг задрожали от напряжения, хотя
во время пробежки казались совершенно надежными.
— Поцелуй! — завопила я, когда он сделал вид, что сейчас разожмет
руки.
Странно, но во время поцелуя мышцы у него уже не дрожали. Но
едва его горячие твердые губы оторвались от моих, он фыркнул и
окунулся в воду по шею. Вместе со мной.
— Дурак! Телефон! — я оттолкнула его и попыталась выбраться на
берег, увязая в илистом дне.
Артем легко обогнал меня, помог выбраться на заросший травой обрыв
и поцокал языком, глядя на то, как я пытаюсь вытереть телефон
промокшей насквозь футболкой.
— Поехали ко мне, — сказал он. — Такси возьмем, тут близко. Его
надо срочно положить в рис, чтобы вода впиталась. И одежду твою
высушить, а то простудишься. Мою, кстати, тоже.
Я посмотрела на его наглую рожу и почему-то согласилась. Мне
было девятнадцать и ни разу в жизни на меня не обращал внимания
такой обалденный парень. Моим уделом были скучные задроты и унылые
ботаники — прыщавые дрыщи в маминых свитерах.
