Я стояла у плиты, помешивая густое варево. Ароматы кофе и
шоколада наполнили крохотную кухню так плотно, что, казалось, можно
зачерпывать воздух ложкой и есть. Осталось совсем немного – и все
будет готово. Я сыпанула в кастрюльку жменю овсянки, добавила ложку
меда, и услышала, как кто-то открывает ключом дверь квартиры.
Хозяйка влетела на кухню, даже не сняв ботинки, обшарила
взглядом и мой затрапезный халатик, и недопитую чашку чая, и
грязную тарелку в мойке.
– Бардак разводишь? – метнулась в комнату и тут же вернулась, с
несколько разочарованным лицом. – Хахаль уже ушел?
– Нету у меня хахаля, Наталья Борисовна, – обреченно ответила я.
– И бардака нет. А вы бы предупреждали перед тем, как приехать.
– С чего это я должна перед тобой отчитываться? Это моя
квартира, я сюда могу прийти в любой момент! Кто тебя знает, может,
ты тут наркоманский притон устроила. Или бордель!
Я окинула себя мысленным взором: черные кудрявые волосы скручены
на затылке в лохматую дулю, пронзенную навылет простым карандашом,
на ногах теплые полосатые носки и тапки в виде пушистых зайцев, а
довершает образ проститутки ядрено-желтый халат со Спанч Бобом.
Я плотнее запахнула халатик, мрачнея с каждой минутой. Квартира,
которую я снимала всего три месяца, находилась почти в центре. Под
окном зеленел парк, через дорогу подмигивал вывеской мой любимый
спортивный центр, а до общаги лучшей подруги Юльки ходили все
троллейбусы. Я отмывала кухню и ванную почти неделю, переклеила
обои, ободрав жуткие зеленые цветы с желтыми разводами непонятного
происхождения, и теперь квартира полностью меня устраивала, если бы
не одно но – ее хозяйка.
– Такой бизнес за три дня не раскрутишь, – ответила я. – А вы ко
мне на этой неделе уже заезжали.
Наталья Борисовна хмыкнула, расстегнула блестящий алый плащик,
уселась на стул, давая понять, что она здесь надолго, а потом
повернулась к стене и замерла, забыв закрыть рот.
На стене жил город. Узкая мощеная улочка, изгибалась вокруг
пруда, по поверхности которого плясали солнечные зайчики, яблони
протягивали цветущие ветки прямо в кухню, голуби клевали крошки у
ног импозантного мужчины, устроившегося на лавочке. Семь метров
кухни раздвигались до конца улочки, где виднелась церквушка с
витражными стрельчатыми окнами и колокольней.
– Это что?
– Юлька говорит – Прага, – сказала я. – Вы же разрешили все
красить-переклеивать, если за свой счет.
Наталья Борисовна задумчиво отхлебнула мой недопитый чай,
поморщившись, отодвинула чашку. На фарфоре остался жирный след
красной помады.
– Знаешь, Василиса Егоровна, слишком шоколадно ты устроилась, –
протянула она. – Живешь тут, как у Христа за пазухой, да еще
постные рожи корчишь.
– Рожа уж какая есть, перекраивать не собираюсь, – ответила я и
прикусила губу. А вот Наталья Борисовна свои губы, которые с
момента нашего знакомства увеличились в размерах втрое, наоборот –
надула.
– Еще и огрызаешься, – почти ласково сказала она. – А телевизор
из розетки не выключаешь, как я просила.
– Так ведь я дома, – опешила я. – Да и глупо это – каждый раз
уходя из квартиры, все из розеток выключать.
– Конечно, если вдруг замыкание случится, то не твоя квартира
сгорит, – хозяйка хлопнула ладонью по столу. – В общем, со
следующего месяца платишь двести.
– Что? – возмутилась я. – Мы же договаривались. Сто пятьдесят –
мой потолок.
– Значит, прыгай выше потолка, Василиса, – усмехнулась женщина,
толстые губы растянулись, как два червяка. – А если тебя что-то не
устраивает – скатертью дорога.
Она лениво встала, подошла к плите, по-хозяйски зачерпнула
ложкой содержимое кастрюльки, подула и, прикрыв глаза, пригубила
мой шоколадный шедевр.
Я с наслаждением смотрела, как выпучиваются ее глаза, как пухлая
кисть хватается за горло. Наталья Борисовна выплюнула варево в
умывальник, лихорадочно набрала в рот воды из-под крана.
