Глава 1. Когда перестала стучаться
Это произошло не в один день, не в одно утро и не в одно внезапное осознание, которое, как удар молнии, разрывает тьму и оставляет тебя в полном свете понимания, – нет, это было тихое, почти неуловимое изменение, которое рождалось медленно, из множества мелочей, из крошечных трещин в надежде, из взглядов, в которых не было тепла, из дверей, которые открывались с натяжкой, из бесконечных моментов, когда я стояла перед чужим сердцем и просила впустить меня, словно ни разу не была в нём до этого, словно каждый раз нужно было проходить заново проверку на право быть рядом, и каждый раз эта проверка превращалась в маленькую, почти незаметную, но всё же рану, а потом я поняла, что всё моё тело устало жить с ощущением, что я обязана оправдывать своё присутствие, что каждое слово и каждый жест – это маленький ключ, которым я пытаюсь открыть замок, и что иногда замок меняется так часто, что ключи перестают подходить, и тогда я просто замерла, выдохнула и впервые не постучала.
Это было не похоже на обиду, потому что обида – это ещё форма связи, в которой есть ожидание, желание, чтобы другой поступил иначе, а во мне уже не было этого желания, не было сил в очередной раз объяснять, что я пришла не для того, чтобы навязываться, не для того, чтобы разрушать или требовать, а просто чтобы быть, а если это «быть» всё равно встречают настороженно, словно проверяя, не принесла ли я за спиной бурю, то, может быть, лучше не приносить вообще ничего и остаться там, где моё дыхание не воспринимается как шум, а мои шаги не звучат как вторжение.
Я помню, как раньше стучалась – в прямом и переносном смысле, как звонила, писала, придумывала поводы, чтобы заглянуть в чужую жизнь, как чувствовала волнение перед каждой встречей, в котором была и радость, и страх: радость, что дверь откроется, страх, что она останется закрытой. Я знала, что могу долго стоять под этой дверью, ждать, мерзнуть, уговаривать себя, что у него просто много дел, что он не услышал, что сегодня не тот день, но обязательно придёт другой, и я снова подойду, снова постучу, снова улыбнусь, даже если в ответ получу усталый или рассеянный взгляд, потому что вера в то, что стоит постараться ещё, была сильнее любого отказа.
И вот однажды я проснулась и поняла, что это желание стучаться исчезло. Не умерло резко, не рухнуло от одного события, а именно исчезло, растворилось, как утренний туман, когда солнце поднимается выше, и ты вдруг видишь, что перед тобой не бесконечная стена из белого, а просто дорога, которая идёт в обе стороны, и ты сама можешь выбрать направление. И если в одном направлении снова ждёт дверь, за которой могут и не открыть, то, может быть, пора повернуть и пойти туда, где дверей нет вовсе, где люди встречают тебя в поле, без преград, и там не нужно ни стучать, ни объяснять, что ты пришла с миром.
Это был странный покой, потому что в нём не было ни горечи, ни злости, ни желания что-то доказать. Я просто перестала бороться за то, что должно приходить само. Близость, которая рождается из взаимного выбора, не требует стуков в закрытые двери, не заставляет тебя чувствовать себя вечно опоздавшей гостьей, которая пришла не вовремя. Я перестала смотреть на часы, отсчитывая, сколько прошло с последнего ответа. Перестала придумывать оправдания для молчания. Перестала ощущать свою ценность как что-то, что нужно непрерывно подтверждать действиями.
И с этим пришло удивительное чувство лёгкости, как будто я сбросила с плеч невидимый рюкзак, который годами таскала, сама даже не понимая, что он полон не моих вещей, а чужих ожиданий. Я вдруг поняла, что стук – это не просто просьба впустить, это всегда ещё и признание того, что у другого есть право не пустить, и, возможно, я готова перестать отдавать это право тем, кто не умеет или не хочет ценить то, что я прихожу.
