Глава 1. Там, где тишина становится криком
Я всегда думала, что тишина – это признак покоя, что в ней можно спрятаться, как под тёплым одеялом, и позволить миру пройти мимо, не задевая меня. Но оказалось, что тишина – это тоже голос, просто он говорит иначе, чем шум. Он не шепчет и не кричит словами, он поднимается изнутри, как холодная вода, и заливает тебя целиком, пока ты не понимаешь, что тонешь, а спасателей нет. В этой тишине есть странная жестокость – она не прощает тебе ни одной ошибки, ни одного воспоминания, которое ты пыталась спрятать в дальний угол. Она достаёт их, раскладывает перед тобой, и ты не можешь отвернуться.
Когда я впервые осталась с этой тишиной один на один, я поняла, что в шуме своей жизни я пряталась не от других людей, а от самой себя. Звуки улицы, голоса клиентов, звонки телефонов, музыка в наушниках – всё это было лишь фоном, который заглушал меня. Но как только этот фон исчез, я услышала то, что боялась услышать всю жизнь: собственный внутренний голос, который не был мягким и поддерживающим. Он был требовательным, язвительным, безжалостным. Он задавал вопросы, на которые я не хотела отвечать, и произносил слова, которые я боялась признать правдой.
Я всегда умела строить из себя сильную. С раннего детства это была моя броня: я не плакала на людях, не жаловалась, не просила помощи. Я улыбалась, даже когда внутри всё рушилось, потому что мне казалось, что именно так и нужно жить – быть опорой, даже если сама едва стоишь. Но тишина не верит в эти роли. Она видит тебя настоящую, и ей всё равно, сколько раз ты убеждала других, что у тебя всё в порядке. Она, как опытный хирург, разрезает всё лишнее и достаёт на свет самое болезненное.
В ту ночь, когда я осталась наедине с этой тишиной, я вдруг поняла, что всё, что я считала своим характером – привычка подстраиваться, умение угадывать чужие желания, готовность всегда быть рядом, – это не сила, а выученная необходимость выживать в мире, где моих границ никогда не было. Это были не черты, а реакции. Не я, а мой способ не исчезнуть окончательно. И от этой мысли стало так пусто, что захотелось закричать.
Но кричать было нельзя. Я сидела на кухне, в полумраке, с чашкой чая, который уже остыл, и понимала, что этот момент – как тонкая грань между прошлым и будущим. Если я сейчас встану, лягу спать, а утром сделаю вид, что ничего не было, то останусь в этом круге навсегда. Но если я останусь здесь, в этой тишине, и продолжу смотреть ей в глаза, то, возможно, что-то изменится.
И я осталась.
Я позволила себе вспомнить всё. Мамины слова, сказанные между делом, но оставившие во мне раны глубже любых криков. Взгляд отца, который всегда был где-то мимо меня. Первый раз, когда меня предали, и я решила, что лучше уж быть полезной, чем любимой, потому что полезных хотя бы не бросают. Я вспомнила все отношения, в которых соглашалась на меньшее, чем хотела, и убеждала себя, что это нормально. Вспомнила клиентов, которых я спасала с таким отчаянием, будто спасала себя – и каждый раз терпела поражение, потому что нельзя вытащить из ямы того, кто ещё не решил выбраться.
Эта ночь длилась бесконечно. Я чувствовала, как каждая мысль режет изнутри, но почему-то не хотела её останавливать. Я впервые поняла, что боль – это не всегда враг, иногда она единственный честный разговор, который ты можешь с собой провести. И чем честнее этот разговор, тем больше шансов, что однажды ты перестанешь убегать от себя.
Когда утро стало пробираться в комнату, я поймала себя на том, что дышу глубже. Как будто все эти годы я жила, задерживая дыхание, и только сейчас смогла сделать вдох полной грудью. И я не знала, что будет дальше, но точно понимала – назад я уже не вернусь.
