Глава 1. Он был простым батраком
Земля под Полтавской губернией, в селе Красёновка, тяжко стонала лишь дважды в год: весною, когда плуг вспарывал её тёплое нутро, да осенью, когда с неё снимали щедрый, но выстраданный урожай.
Но в тот праздничный летний день, когда воздух плавился от зноя и запаха трав, земля стонала иначе – от яростной, первобытной схватки.
Максим Иванович Поддубный, мужик, в чьих жилах казачья кровь текла гуще древесной смолы, пытался одолеть в борьбе собственного сына. Ивану, его первенцу, шёл семнадцатый год. Сила в нём бродила, как молодое, терпкое вино в дубовой бочке, грозя сорвать все обручи. Она уже не просилась наружу – она рвалась, требуя выхода.
– Ну, что, сынку, сдаёшься? – прохрипел отец. В его голосе смешались и отцовская любовь, и азартный вызов, и гордость за то, какого богатыря он вырастил.
Но Иван молчал, стиснув зубы. С двенадцати лет он гнул спину на чужих людей, батрача от зари до зари. Он познал и липкий, сосущий голод, и пронизывающий до костей холод осенних ночей в степи.
Он слишком хорошо знал настоящую цену силе. Сила – это не забава на празднике. Сила – это лишний мешок зерна, который ты в силах взвалить на плечи, чтобы семья не голодала. Сила – это уважение в глазах односельчан, которые знают, что на тебя можно положиться. Сила – это его единственное, незыблемое богатство, данное ему этой самой землёй.
Он упёрся босыми ногами в податливый чернозём, почувствовав его живую мощь. Секунда, ещё секунда… И вот, изловчившись, он рванул отца на себя, закрутил в неумолимой медвежьей хватке и с глухим стуком бросил через бедро. Приём вышел чистым, отточенным сотнями таких же схваток с ровесниками.
Максим Иванович грузно рухнул на спину. Толпа мужиков, обступившая их, разом ахнула. Отец лежал, тяжело дыша, и смотрел в синее, бездонное, словно Божье око, небо. А потом рассмеялся – гулко, раскатисто, от души. Так, что с соседней вишни градом посыпались переспелые, тёмные ягоды.
Он поднялся, кряхтя, отряхнул с вышитой рубахи налипшую траву и сгрёб сына в охапку. Объятия были такими крепкими, что у Ивана затрещали рёбра, но в этих тисках не было боли – лишь высшее отцовское признание.
– Добре, сынку. Добре… Перерос отца.
***
В тот вечер Иван чувствовал себя царём. Не меньше. Он одолел того, кого искренне считал самым сильным человеком на всём белом свете. Но его триумфальное царствование оборвалось так же внезапно, как летняя гроза. Ровно в тот миг, как он увидел Алёнку, дочку старосты.
Она стояла у плетня, в простом сарафане, но для Ивана она была краше любой барышни. И её застенчивая, лукавая улыбка оказалась для него дороже всех побед на свете. Сердце в груди забилось часто-часто, как пойманная птица. И он понял: теперь его сила нужна не только для работы. Она нужна, чтобы завоевать эту улыбку.
***
Когда село окутали синие сумерки и затихли последние звуки дня, Иван, набравшись невиданной смелости, решился. Он не стал ходить вокруг да около, посылать сватов. Пошёл сам. Напрямик. К дому старосты. Свататься.
Староста, самый богатый и влиятельный мужик в Красёновке, встретил его на крыльце. Оглядел с ног до головы – медленно, оценивающе, будто коня на ярмарке. И криво усмехнулся, скривив тонкие губы.
– Ты, никак, Ванька? Поддубного сын? И чего тебе на ночь глядя?
– Свататься пришёл, – тихо, но твёрдо ответил Иван, чувствуя, как горит лицо. – К Алёне вашей.
– Свататься? – староста фыркнул. – А что у тебя есть, жених? Земля? Скотина? Деньги?
Иван выпрямился.
– Сила у меня есть, дядьку. Руки работящие. С голоду не помрём, обещаю.
Староста запрокинул голову и расхохотался. Зло, унизительно, так, что у Ивана всё внутри похолодело.
