Дмитрий Северин смотрел на клетки под микроскопом и не верил собственным глазам. Мембраны живых тканей корабля «Эмбрион» изменились. Не радикально, но достаточно, чтобы специалист его уровня заметил разницу.
– Компьютер, увеличение в двести раз, – скомандовал он.
Изображение клеточной структуры заполнило трехмерный дисплей его лаборатории. Органический материал, составляющий внутреннюю оболочку жилого отсека, демонстрировал тончайшие, но отчетливые признаки мутации. Между клетками формировались новые связи, как будто ткань пыталась… учиться? Адаптироваться?
Дмитрий потер уставшие глаза. Глубокие морщинки вокруг них напомнили о том, сколько часов он провел перед микроскопом за свои сорок два года. Его преждевременно поседевшие волосы выглядели почти белыми под ярким светом лабораторного модуля.
Он сделал пометку в своем журнале наблюдений: «День 37 полета. Обнаружены аномалии в структуре органических мембран сектора Б-7. Возможная адаптация к космической радиации. Требуется дальнейшее наблюдение».
Мягкий сигнал интеркома нарушил тишину лаборатории.
– Дмитрий, ты опять пропустил завтрак, – раздался женский голос с легким акцентом.
– Ксения? – он взглянул на время. 09:30 по корабельному времени. Черт, он действительно забыл о еде… опять.
– Я принесла тебе протеиновый коктейль и синтетический бекон, – продолжила Ксения Лун, ксенобиолог экспедиции. – Можно войти?
– Да, конечно, – Дмитрий наконец оторвал взгляд от монитора и потянулся, чувствуя, как хрустят позвонки после нескольких часов в неподвижной позе.
Дверь лаборатории мягко раскрылась, напоминая диафрагму гигантского глаза. Как и многие элементы «Эмбриона», дверной механизм был вдохновлен биологическими структурами.
Ксения Лун вошла в помещение. В 36 лет она сохраняла энергичность и энтузиазм, которые большинство ученых утрачивали после десятилетий работы в космосе. Ее короткие черные волосы были уложены в практичную, но элегантную прическу, а на смуглом лице выделялись яркие зеленые глаза – результат популярной генетической модификации среди колонистов второго поколения.
– Ты же знаешь, что истощение не сделает тебя лучшим исследователем, – сказала она, протягивая ему поднос с едой.
Дмитрий благодарно принял завтрак.
– Извини. Я обнаружил кое-что интересное в образцах тканей.
Ксения мгновенно оживилась, профессиональное любопытство взяло верх.
– Что-то серьезное?
– Пока не уверен, – ответил Дмитрий, откусывая кусок синтетического бекона. – Небольшие изменения в клеточных структурах. Возможно, просто адаптация к условиям глубокого космоса.
Ксения подошла к микроскопу.
– Можно?
– Конечно.
Она наклонилась над прибором, ее тонкие пальцы быстро настроили фокус. Дмитрий невольно залюбовался грациозностью ее движений. Ксения была одним из немногих членов экипажа, с кем он чувствовал интеллектуальную связь.
– Хм, – пробормотала она после минуты изучения. – Ты прав, что-то меняется. Но это не похоже на обычную деградацию от радиации.
– Согласен. Больше похоже на преднамеренную перестройку.
Ксения выпрямилась и посмотрела на него.
– Преднамеренную? Ты хочешь сказать…
Дмитрий поднял руку.
– Я говорю о биологическом преднамеренном процессе. Как когда организм заживляет рану. Мы знали, что биоорганические компоненты корабля способны к некоторой самокоррекции.
Он механически потер левое предплечье, где под кожей виднелся контур биотехнологического импланта – сложного устройства для прямого соединения с органическими системами корабля.
– Капитану докладывал? – Ксения взяла со стола пробирку с образцом ткани и подняла ее к свету.
– Пока нет. Хочу собрать больше данных. Ты же знаешь Волкову – она требует конкретики.
