Я сидела на заднем сиденье такси и, сцепив руки на коленях перед
собой, смотрела на дом, в котором прожила почти одиннадцать лет…
счастливых лет. Но отчего-то воспринимала его золотой клеткой, а
себя — птицей, которую поймали и посадили за решетку против
воли.
Вадим… Никогда я не боялась его, несмотря на его суровый
характер и разницу в возрасте. Иначе просто не вышла бы замуж. А
вот теперь — боялась. Знала, что ничего не сделает: не ударит, не
прогонит, не станет устраивать сцен при Аришке… И тем не менее
боялась. Наверное, не его, а себя, точнее, собственного поступка.
Дурацкого и необдуманного, импульсивного и горячего поступка,
который две недели назад показался мне счастьем, выходом из золотой
клетки, обретением мечты. Я верила, что просто должна, обязана
попробовать…
Что ж, я попробовала. Я бросила мужа и дочь ради другого
мужчины, ради призрака из прошлого, человека, в которого когда-то
была влюблена. И мне казалось, что я до сих пор его безумно люблю…
Да, мне казалось. Казалось…
А теперь я возвращалась домой словно побитая собака. Без
иллюзий. Без мыслей о той любви, которая когда-то дарила мне крылья
и вызывала щекочущий смех на губах. Без надежды на прощение…
Разве такое прощают?
Наверное, в подобной ситуации чаще оказываются мужчины. Это они
уходят от верных жён к любовницам, а потом приползают назад, чтобы
посмотреть в глаза щенячьим взглядом. Но, я думаю, мужчинам проще —
они хотя бы цветы могут принести… А что могу принести я, чтобы муж
меня простил?..
— Милая девушка, — вздохнул таксист неожиданно громко — я даже
вздрогнула, — я бы не возражал, сидите тут сколько хотите, тем
более что вы обещали оплатить. Но прошло уже два часа, и у меня
смена заканчивается. Мне домой надо. Может, расплатитесь, а потом
вызовете другое такси и будете сидеть уже в нём?
Раздражённый голос чужого человека подействовал на меня словно
ушат ледяной воды. Два часа. Неужели я сижу здесь уже целых два
часа? А будто пять минут прошло.
Таксист прав — надо заканчивать. Неважно, сколько времени я буду
собираться с силами, думать, мысленно подбирать слова и нервничать.
Всё равно это придётся делать… Придётся идти наверх, к ним. В
Аришкиной комнате светится окно — значит, они с Вадимом сейчас там.
Интересно, что делают? Читают книгу, смотрят фильм,
разговаривают?..
— Да, сейчас. — Я до боли сжала кулаки. Ногти впились в кожу,
наверняка оставляя царапины. — Сейчас пойду…
С губ почти сорвался отчаянный вопрос: «А вы смогли бы простить
жену, если бы она вам изменила?» — но я всё-таки промолчала.
Наверное, потому что отлично понимала, каким будет ответ.
Я выбралась из машины, таксист помог мне достать из багажника
чемодан, а потом быстро уехал, явно торопясь поскорее попасть
домой. А я осталась стоять посреди тротуара, обнимая саму себя
руками за плечи и мелко дрожа от промозглого ноябрьского холода и
страха.
Хотелось разрыдаться, но я выплакала все глаза ещё в поезде —
теперь они были абсолютно сухими… И я смотрела этими глазами
наверх, на светящееся окно Аришкиной детской, задрав голову до боли
в шее, и лихорадочно шептала, то ли каясь, то ли молясь:
— Простите меня за всё… Простите… Господи! Вадим… Если ты
простишь, я никогда не предам тебя больше… Я всё-всё для тебя буду
делать, что скажешь… Всё, что захочешь, всё… Только прости
меня…
Колотило. Сердце стучало так, что отдавалось глухой дрожью в
горле и ушах, губы пересохли, прерывистое дыхание со свистом
заходило в лёгкие, которые словно огнём жгло…
Мне ни разу в жизни не было так страшно. Ни разу! Страх был
запредельной силы, он почти уничтожил все мысли, оставив лишь
одну…
Вадим, я не знаю, что буду делать, если ты меня не
простишь.
