Уже с первых строк этой книги читатель переступает невидимый порог, за которым во тьме пробуждается нечто зловещее. Слова этого предисловия превращаются во врата, ведущие к тем силам, которые никогда не спят. Тревога просачивается в сознание, словно туман, неумолимо сгущающийся вокруг.
В лесной глуши блуждают призрачные фигуры – тени, которые не тают с рассветом. На далёкой полярной станции, среди бесконечной полярной ночи и завывания метели, зарождается безумие. Древние безымянные сущности пробуждаются после векового сна, чтобы насытиться разумом живых. И шёпот мёртвых вновь доносится из-под земли, пробиваясь сквозь вечный снег.
Каждую из этих историй пытались забыть, похоронить в глубинах памяти. Но все они обречены возвращаться: страх не знает забвения.
Этот сборник подобен зеркалу, в котором отражаются чужие страхи. Но заглянув в него, читатель рискует увидеть то, на что смотреть нельзя.
«Мёртвые глаза» – это не просто взгляд, а память, которая не умирает.
Я медленно вел наш потрёпанный «УАЗик» по колдобинам старой лесной дороги. Лес вокруг становился всё глуше и мрачнее по мере того, как мы углублялись в сердце тайги. Сначала по пути ещё слышались звуки леса – вспорхнула с ветки спугнутая сорока, белка мелькнула поперёк просеки. Но с каждым километром становилось всё тише: ни шороха, ни проблеска движения – лес будто вымер вокруг, затаив дыхание. Ветви вековых елей смыкались над дорогой, и небо почти пропало из виду, лишь багровые отсветы заката пробивались сквозь хвойные лапы. Воздух тяжелел от запаха сырой земли и осенней гнили, будто сама природа предупреждала о близкой ночи. Постепенно вокруг нас воцарился сумеречный туннель деревьев; казалось, само пространство сжимается, замыкаясь за спиной. Я вдруг осознал, что уже давно не видел просвета между стволами – только плотную стену мрачного бора по бокам.
На переднем сиденье рядом, Олег беспечно насвистывал какой-то мотив, явно стараясь разогнать навалившуюся тишину. За его спиной тихо сидела Лена, моя девушка, всматриваясь в сумеречный бор за окном. В зеркале заднего вида я заметил отражение её лица – напряжённого, настороженного. Она поймала мой взгляд и слабо улыбнулась, но в глазах сквозило беспокойство.
Мы направлялись к старому заброшенному кордону глубоко в лесах, о котором узнали из путеводителя для любителей глуши. Там, говорилось, сохранились живописные развалины охотничьего домика у озера, идеальное место для стоянки. И, главное, – ни души вокруг на десятки километров.
Именно этого мы и искали. На дворе стоял конец сентября, первая желтизна тронула листву. После душного города отчаянно хотелось тишины, настоящей дикой природы. Олег уверял, что знает эти места: его дед родом из близлежащей деревни, в детстве Олег бегал по здешним тропам. Мне же эти края были незнакомы, но я доверял другу. Олег был моим лучшим другом с детства – весельчак, любитель острых ощущений, казалось, никогда ничего не боялся. Лена же, моя нежная и отважная девочка, впервые отправилась так далеко от цивилизации. Я обещал показать ей настоящую тайгу и позаботиться о ней. Видя сейчас искорку беспокойства у неё в глазах, я чувствовал ответственность и старался держаться уверенно.
Однако по мере того, как солнце клонилось к горизонту, мой энтузиазм сменялся необъяснимой тревогой. Казалось, тени между деревьями сгущаются слишком быстро, дорога всё уже, а тишина вокруг давит. Ни птицы, ни зверя – только шум мотора и потрескивание веток под колёсами. Лена вдруг негромко произнесла:
– Как тут тихо… даже странно.
Олег обернулся к ней с улыбкой:
– А ты чего хотела? Лес – он потому и тихий, что людей нет. Зато ночью сверчки да совы концерт устроят.
