Бывает такое: жил-жил человек и вдруг
помер, да ещё ни с чего, буквально на ровном месте. Случиться эта
неприятность может в любой момент, совсем необязательно лет в
девяносто-сто. Например, можно умереть в двадцать шесть, ещё не
успевши даже толком расцвести, не взлетев, крылья не расправив… В
общем, не успев очень и очень многого. И не факт, что смерть явится
мрачным Жнецом на черном ящере. Она, подлая, способна любой облик
принять. К примеру, недовольной и сердитой тётки-призрака,
заведующей кадрами.
Да и переход за грань, в то страшное
и непонятное, у каждого свой. Говорят, будто одни руку протянутую
видят, другие зовущие голоса слышат. Вот и Анет Сатор тоже
услышала: «Место ординатора занято!» – и всё, конец. Можно идти
вешаться, можно топиться, яд тоже неплохим выходом кажется. Просто
надо сделать что-то, объяснить дурному телу: дальше функционировать
незачем, для хозяйки уже всё позади.
– Но мне твёрдо гарантировали… –
промямлила Ани, остро, до едкой горечи на нёбе ненавидя себя и за
это блеянье, и за жалко вспотевшие ладони, мнущие нищую картонную
папочку с документами. И за неумение гордо уходить. – Мне
обещали…
Гордость – это, конечно, хорошо и
спасительно. Но почему-то не до неё становится, когда мечта,
выстраданная, слезами и соплями заслуженная, уже почти сбывшаяся,
вдруг машет ручкой. Головой понимаешь: ныть бесполезно. А всё равно
мерещится, если поканючить, то, может, и получиться. Ну, вдруг
взрослым надоест и они – просто чтоб отстала – разрешат?
«Взрослые разрешат» – вот мысль,
достойная серьёзной женщины и дипломированного специалиста!
– Мне твёрдо гарантировали, что место
останется за мной! – отчеканила Анет.
И для солидности папкой по краю стола
прихлопнула.
– Девушка, – тоскуя и оттого
становясь совсем уж прозрачной, протянула завкадрами, – поймите, от
меня тут ничего не зависит. Идите к тому, кто вам обещал. Моё дело
маленькое: есть приказ – зачисляю в штат. Нет приказа – не
зачисляю.
– А, может, вы ещё разок
проверите?
Вот и не хотела умолять, твёрдо
решила сохранить лохмотья достоинства, а само вырвалось.
– Что я, по-вашему, проверять должна?
– раздражённо сверкнула глазами заведующая.
На самом деле сверкнула: в затянутых
сероватым туманом глазницах огонёк мелькнул – почти бесцветный,
лишь чуть-чуть красным отливающий, но всё равно вполне различимый.
Видимо, несостоявшийся ординатор сумела-таки достать кадровичку до
несуществующей печёнки. Ведь считается же, будто призраки обладают
нечеловеческим терпением. Но либо конкретно эта дама была
исключением из правил, либо возня с бумажками способна испортить
характер даже у давно мёртвого.
Анет бы поставила на второе.
– Не знаете? – рявкнула тётка. – Ну
так и не отвлекайте занятых людей от работы! Приходите, когда
узнаете! Всего хорошего, выход за вашей спиной!
Тут уж хочешь не хочешь, а пришлось
убираться. И Сатор даже дверью на прощание не шарахнула, прикрыла
ёё аккуратно. Слезинки не уронила, хотя очень хотелось порыдать, а,
может, и ногами потопать. Но всё-таки сумела, справилась, за что
себя и похвалить стоило. Только вот собственное самообладание
радости не приносило.
А больница Экстренной Магической и
Традиционной Помощи жила своей жизнью, о безвременной кончине
госпожи Сатор даже и не подозревая. К приёмному покою, углом
выглядывающему из-за старых лип, с рёвом подскакал голенастый ящер.
СЭПовская[1] карета раскрылась коробочкой, выпустив летящие носилки
и мужчину в алой[2] куртке. Чуть дальше, у решётки, отгораживающей
морг и лаборатории, обсуждали что-то своё две девушки в коротеньких
халатиках. По дорожке, ведущей к урологическому корпусу, замученная
жизнью и жарой тётка волокла баул, размером с хорошего барана. За
неровно подстриженными кустами ритмично тюкал мячик – то ли больные
решили партейкой в теннис перекинуться, то ли санитары обеденный
перерыв коротали.
