Двадцать седьмой день без Германа.
Я уже научилась, приезжая на работу и уезжая с нее, не искать
взглядом серебристый «лексус». Научилась, проходя мимо банка, не
вглядываться сквозь стекла в общий зал, в надежде заметить высокую
фигуру. Научилась не думать о нем каждую минуту — бывает, что так
увлекаюсь рассказом о новых отелях клиентам, что ничего не
трепыхается в сердце целый час, а то и два.
Но я снова курю.
Тайком от мужа. Прячу пачку сигарет на работе, выбегаю в курилку
недалеко от входа, стараюсь не курить за пару часов до возвращения
домой.
Пока никто ничего не заметил. А мне легче — еще одно занятие, новая
привычка в новом мире, не связанном с Германом.
Это случается именно сегодня. На двадцать седьмой день к
торговому центру подъезжает сверкающий черный «мерседес» и из него
появляется Герман. Я стою в стороне у входа, курю, щурюсь на яркое
солнце и не ожидаю такой подставы. Жизнь в тот момент кажется мне
не самой плохой штукой на свете.
Но я узнаю его спинным мозгом, поворачиваясь к дороге ровно в тот
момент, когда открывается задняя дверца машины. И когда черный
ботинок касается черного, расплавленного от жары асфальта, я уже
точно знаю, кто это.
Я выдыхаю сизый дым — и забываю вдохнуть. Сердце начинает биться
гулко, словно в пустой цистерне. Его я слышу всем телом, а вот
прочие звуки вдруг отдаляются, и даже шум дороги и реклама,
жизнерадостно орущая из динамиков ТЦ слышны как сквозь вату.
Герман не заходит внутрь — он останавливается и заговаривает с
кем-то. Я даже не могу понять, с кем, потому что единственный
человек в фокусе — он сам. Остальной мир расплывается и видится
дрожащими разноцветными пятнами.
Машинально подношу к губам сигарету, втягиваю дым — и кашляю от
вкуса пепла, забившего рот. Она давно погасла, у меня в пальцах
только разваливающийся фильтр.
Зажатый в другой руке телефон взрывается мелодией Summertime
Sadness, стоящей у меня на мужа. Хватаюсь за него, словно пытаясь
придушить и не с первого раза нахожу кнопку выключения. Мне
кажется, сейчас Герман услышит мелодию, повернется ко мне и…
И что?
Телефон снова начинает вибрировать, и я подношу его к уху.
— Привет, — говорит Игорь. — Только что звонили из опеки. У них
есть девочка, на днях будет суд по лишению родительских прав. Надо
забрать ее как можно скорее, чтобы она не успела попасть в систему.
Если мы согласны, надо ехать.
Мне надо сосредоточиться и понять, о чем говорит Игорь. Какие-то
самые важные нейроны, синапсы и прочие электроны с кварками
собираются в сложные фигуры, как команда чирлидеров и машут мне
помпонами — слушай, слушай, слушай!
Я честно пытаюсь.
— Где-то через месяц, может раньше, — говорит Игорь. — Нам очень
повезло, как раз того возраста, как мы хотели, очень
красивая.
— Угу, — говорю я, ничего не слыша.
К Герману подходит другой высокий мужчина в костюме, весь седой,
пожимает ему руку, они кивают друг другу. Водитель возвращается за
руль, и черный «мерседес» въезжает на подземную парковку.
— Только у нее третья группа здоровья, — говорит Игорь. — Мне тут
прислали целый ворох выписок, я никак не разберусь. Очень
извинялись, говорили, что у них записано, что мы хотели не тяжелее
второй. Но зато девочка не из системы, у нее не будет
психологических проблем детдомовских, может, полегче все пройдет.
Да и реабилитация поможет.
— Угу, — говорю я.
Герман поворачивается в мою сторону, и я застываю, словно кролик
в свете фар. Сейчас он меня заметит. Может быть, он уже меня
заметил. Его движения замедлились. Издалека не видно — то ли он
внимательно слушает собеседника, то ли смотрит прямо на меня.
Я ничего не чувствую. Я бы, наверное, почувствовала, если бы он
смотрел на меня?
