— Он на нее смотрит.
— Что?
— Я заметил, что он смотрит на нее…
— На новую уборщицу?
— Да.
— Уверен?
— Да. Следит за ней, когда она ходит мимо клетки…
Я не знаю, когда начал различать голоса. Сегодня? Вчера? Месяц
назад? Я просто слышал запах… тонкий, едва читаемый. Он дергал
нервы, щекотал ноздри и… бил набатом в пах. Я судорожно втянул
воздух и открыл глаза.
Возле клетки стояли двое. Один высокий, почти старик. Второй —
какой-то смуглый тип, обиженный интеллектом. Глаза у него блестели
нездорово, будто на наркоте какой-то. И вонял он так, что я снова
уткнулся носом в подстилку, спасаясь в запахе, который вдруг стал
всей Вселенной, будто натянутая нить между забвением и жизнью. Я
даже не сообразил сразу, что мыслю вполне здраво. Уверен, я давно
соображаю… просто… не заметил этого.
— Посадите ее к нему, — решительно приказал старик.
— Мы подбирали полгода…
— Да плевать. Если реагирует, как тебе кажется, проверим опытным
путем. Мне нужны результаты. — На немую паузу понизил голос: —
Поработаем от обратного. Если поведется — исследуем на
совместимость.
Что он несет? Я слушал, но с трудом понимал. Где я вообще?
Шаги стихли, и я будто снова выпал в свое забвение. Просто
дышал, пытаясь хоть как-то зацепиться разумом за тело, вспомнить,
как это вообще делается… Шло время, и все больше прояснялось в
голове. В мозгу мельтешили обрывки картинок, заблудившихся в
памяти. Я помнил себя. Мне… тридцать... тридцать три, кажется. И
меньше всего я думал, что могу оказаться в таком месте. Сколько я
тут? А сколько я в звере? Невозможно. Как я вообще тут оказался?
Лапу что-то тянуло, и я открыл глаза — катетер. Меня чем-то ширяют.
Поэтому так плохо… И поэтому столько злости внутри. Я тихо зарычал,
только чужой крик вдруг ударил по ушам. Непонятно почему, но
остаться равнодушным не вышло. Я метнулся к прутьям и заревел.
Ответом мне стала настоящая истерика бьющейся в руках охранников
смутно знакомой девчонки.
— Нет! Отпустите! Боже, нет! Что я вам сделала?! Я не скажу
никому, пожалуйста! Пожалуйста!
Я узнал ее. Она бывала здесь несколько раз в день. А еще музыка…
слушала какую-то музыку в дешевых наушниках, пропускающих звуки во
все стороны. И… пахла так, что хотелось жить… Чем больше она
дергалась, тем ярче мне виделся цветочный луг в летнем мареве,
аромат жасмина перед грозой наполнял рот слюной, а внутренности
согревало от послевкусия нагретой на солнце пшеничной соломинки. Не
соображая, я завороженно опустился на четыре лапы, цепенея от
понимания — это ее запах я слышу от подстилки.
Скрежет замка будто оставил на нервах борозды, и я дернул
головой, доводя девушку до полнейшего исступления. Ее швырнули в
проем клетки, в который она тут же ударилась, пытаясь не позволить
закрыть ее.
— Давайте, голубки, — усмехнулся охранник. — Хорошей ночки.
Я зарычал, а она резко развернулась в мою сторону и прижалась
дрожащей спиной к холодной двери. Смотрела на меня невменяемым
взглядом и тряслась, скуля от страха. А я старался не шевелиться,
чтобы не умерла тут у меня от удара. И, может, мне бы удалось ее
успокоить своим деланным равнодушием… только отвести взгляд не
удавалось.
Красивая. Глаза большие, спутанные волосы теплого цвета,
разбросанные по плечам, сама — малышка. Медведем я бы мог ее
спрятать у себя на пузе в лапах, и не нашел бы никто. Я фыркнул при
этой мысли, а она снова взвыла и зацарапалась в двери. Короткая
футболка при этом задралась до задницы, открывая будоражащий вид на
крепкие ягодицы в коротких трусах-шортах.
Взирая на ее тщетные попытки достучаться до совести охранников —
или кто это был? — я начинал понимать, зачем ее мне притащили. А в
памяти всплывали прежние попытки…
