Профиль императора

По мотивам повести сэра Артура Конан-Дойля «Шесть Наполеонов»

«История – это роман, в который верят, роман же – история, в которую не верят.» Мориц-Готлиб Сафир (1795–1858)

Лестрейд терпеть не мог октябрьский Лондон. Туман в эти дни был настолько густым, что его можно было черпать ложкой, словно скисшие сливки. Он полз по руслу Темзы, не плотный, как в декабре, а неоднородный – будто недоваренный овсяной суп. Лёгкий и прилипчивый, он стелился по Виктория‑Эмбанкмент, обволакивая серым саваном столбы газовых фонарей, не дотягиваясь до светившихся жёлтым светом абажуров.

Дождя не было, но с крыш безостановочно падали капли, а морось висела в воздухе вопреки законам сэра Исаака Ньютона. В такую погоду телу становилось зябко от сырости, а душе – от однообразия.

Сегодня Лестрейд вошёл в Скотленд‑Ярд позже обычного. Он не опоздал – просто старшему инспектору Джорджу Лестрейду надоело быть пунктуальным и каждый день приходить на службу вовремя.

Ключи инспектору не понадобились, замок уже был открыт.

Кабинет Лестрейда был таким же строгим, как и сам хозяин. Узкий письменный стол, стопки аккуратно подшитых дел, шкаф с папками и неизменный запах чернил. На стене висела карта Лондона, на которой Лестрейд красным карандашом аккуратно обводил места преступлений.

В правом углу стояла вешалка, где висели знакомые инспектору пальто и шляпа. В кабинете Лестрейда всё соблюдало порядок и дисциплину, пока в это пространство не врывался его друг, сыщик-любитель Шерлок Холмс. Он сидел на краешке стула, словно его только что занёс в открытое окно юго-западный ветер, и помешивал круто заваренный чай.

Излишняя фамильярность известного, благодаря рассказам Ватсона, сыщика и бьющий через край эгоцентризм всегда раздражали инспектора Лестрейда. Вот и сегодня Холмс вёл себя так, будто это был его чай, его кабинет и его Скотленд‑Ярд. Но поведение Холмса было настолько естественным, что Лестрейд не мог подолгу обижаться на его детскую уверенность, что окружающий мир – это его личная лаборатория, а люди вокруг, включая инспекторов полиции Её Величества, – всего лишь реактивы, бесплатно предоставляемые ему для бесконечных экспериментов.

– Шерлок, если ты и впредь будешь оставлять окна в моём кабинете открытыми, я велю не пускать тебя сюда в моё отсутствие.

Словно ртуть в термометре, за окнами блестела Темза. С реки тянуло угольной пылью, запахом речной тины и гниющих водорослей. Инспектор подошёл к открытому окну и с хлопком опустил створку.

– Ты лишаешь себя свежего воздуха, Джордж, а это вредно для здоровья, – заметил Холмс и улыбнулся невыносимой улыбкой врача, который только что узнал о безнадёжности паицента.

– А где, скажи мне, в Лондоне можно найти глоток свежего воздуха? – парировал Лестрейд. – Разве что в рассказах доктора Ватсона, в которых ты раскрываешь преступления силой своей мысли, а не часами кропотливой работы. А почему ты один? Куда подевался любезный доктор Ватсон?

– Ты зря его недолюбливаешь, Джордж. Ватсон высоко ценит тебя как человека и как сыщика.

– Ну да. И потому в своих записках регулярно выставляет меня недоумком.

– Ты склонен к преувеличениям, мой дорогой Лестрейд. А я, между прочим, не раз указывал Ватсону на неточности в описании наших с тобой общих дел.

«"Неточности" – мысленно передразнил Лестрейд, – какое элегантное слово для откровенной лжи».

– Но оставим Ватсона в покое, чем обязан, мистер Холмс?

– Ничего серьёзного. У меня для вас есть маленькое, но личное поручение, – Холмс ответно перешёл на «вы». Он качнулся к столу, за который сел Лестрейд, вынул из внутреннего кармана сюртука тонкий коричневый конверт, положил его на стол и подтолкнул к инспектору.