«Васютка! Ай, Васютка! Иди ешь, чадо, готово уж!»
Мамка зовёт, надо идти. Ох, приспала что-то… Толкают. Не мамка,
она не толкала, будила ласково — гладила по плечу.
— Девушка! Девушка, через полчаса Санкт-Петербург!
Я подхватилась, будто из-под уха выстрелили. Санкт-Петербург!
Господь всемогущий, неужто доехала, добралась? Хотела было
перекреститься, но остереглась — полный вагон людей, все шевелятся,
собираются, шумят. Солнце светит вовсю. Глянула на часики — тятино
наследство — уже одиннадцать часов. Как раз бы дома уж пироги
поспели в речи… Переодеться бы. Да где там, в плацкарте, укрыться?
Накинула кофту на майку, принялась пыхтеть, вставляя руки в рукава
белой блузочки — единственной выходной одёжки. Блузочку ту мамка
сшила сама. Так уж я её просила, так просила, когда в журнале
увидела на почте… Мамкино наследство, как её не надеть в такой
важный день.
Пожитков было немного — старенький чемоданчик да сумка, которую
я купила давно уже на деньги от сданных кроличьих шкурок. Вещи
взяла все, да они и полчемодана не заняли. Книги там, тятина Библия
старинная да пара тетрадок с рассказами. А в сумке ещё два пирожка
остались, Матрёна пекла ночью, когда я собиралась. Каждый пирожок у
неё, как открытие — не узнаешь, с капустой ли, с грибками или с
картошкой…
Всем миром меня собирали. Выли бабы — куда едешь, несмышлёная? А
я думала — еду в новую жизнь. Далеко отсюда. Страшно, а что
поделать? Одна никак не выдержу, даже если соседи помогать станут.
Да ведь не будут со мной нянькаться, своё хозяйство у них. А мне ни
корову прокормить самой — раньше-то втроём или вдвоём косили сено,
а как я одна? — ни за кроликами да овцами успеть. Да и жить одной
на отшибе страшно. А ну волки? Или медведь придёт? Соседей не
дозовёшься, а тятина винтовка заедать стала, как тятя помер. К его
рукам была приучена, хозяина знала. Стреляла я из неё, конечно,
мясо добывала. Вот как раз последние дни двух тетеревов
подстрелила, да пошли они Матрёне. Взяла, чтобы за домом смотреть.
Ну и за пироги, конечно…
Вдруг вспомнила, дёрнулась, нервно ощупала лифчик. Спасибо,
Господи, отвёл беду, деньги не украли. Тётка Нила всё говорила —
зашей в лифчик, зашей, от греха подальше. А я так положила,
упрятала под грудь, мало ли — понадобится в дороге. А потом
пожалела. Шуршат же, поганые, всё высунуться норовят. А меня пугали
— вытащат, украдут, останешься ни с чем… Не украли, и то хлеб. На
поезд хватило, осталось ещё на такси да на жизнь в первое время.
Корову Аксентьевым продала, они с радостью взяли: своя-то у них
совсем состарилась. Овечек да кроликов Матрёне отдала, пусть что
хочет, то и делает. Матрёна мне денег сунула, как и все, да я не
взяла. Добрая она, тятю обмывала, мамку… Кутью варила, похороны
организовала. Да ей пригодится больше, чем мне, — трое ребятишек у
неё, а я одна, перебьюсь. А у других брала деньги. Кланялась,
спасибо говорила, век, мол, не забуду… Только ихние деньги на билет
потратила, чтобы сразу ушли, чтобы не горячили тело. Злые люди, и
деньги у них злые.
— Санкт-Петербург! Прибываем!
Ох ты ж! Уже? Так скоро?
Я прилипла к окну. Дома — ой-ой-ой, а мосты — ой-ой! Прямо под
мостом проезжаем, мамка моя, держи меня! Глядела я на другие
города, в которых мы останавливались, а всё равно знала, что Питер
всех красивей. И вот. Аж дух захватило. Сосед встал у столика,
опершись руками, выглянул через стекло и сказал:
— Вот и приехали. А ты в первый раз, что ли?
— В первый, — тихо откликнулась я, не отрывая глаз от домов и
каких-то огромных ангаров.
— Ничо, скоро привыкнешь, — усмехнулся он.
— Дядя, а скажите, где там такси на вокзале? — осмелилась
спросить я. Этот вопрос волновал меня с самого Красноярска, а с
соседями как-то подружиться не удалось. Болтали, конечно, но по
мелочам. Все с телефонами сидели. А у меня и телефона-то не
было…
