От ворот крепости его не прогнали – дикого вида босого старика, что
уселся напротив ворот. И уставился на них, как на последний оплот в
жизни. Длинная всклокоченная борода. Вытекший глаз, который бродяга
даже не потрудился прикрыть повязкой. Второй глаз, буровящий
ворота. Почерневшие узловатые пальцы, торчащие из длинных рукавов
большой не по размеру рубахи. Ничем не подпоясанной, что в
Суабаларе увидишь л на преступниках, направляющихся на казнь. Или
на совсем уж опустившихся людишках. Остальные хоть простой
верёвкой, да подпояшутся, чтоб было куда цеплять нож.
Стражи у ворот давно бы попёрли прочь это чудище, что выползло
невесть из какой помойной ямы. Однако королева Диамель страшно не
любила, когда зазря обижали даже такое отрепье. Дескать, они и без
того обижены судьбой, так не стоит делать их жизнь ещё
несносней.
Время от времени к воротам королевской крепости приходили
просители. Не толпами, понятно, ибо сюда, в это глухое ущелье ещё
нужно добраться. Однако иной раз кто-то самый смелый или же
настырный добирался до орлиного гнезда Саилтаха Рашдара
Восьмого.
Причём, явись сюда кто из горожан, торговцев, а паче того
аташтаков, король велел бы спустить наглеца с горы на пинках. Этот
народ пусть разбирается со своими наместниками. Или же отписывает
свои писульки королю – в каждом даже самом малом городке для
подобных дел есть специальные чиновники.
А вот беднейшие из крестьянского сословия, нищие или обиженные
калеки имели право жаловаться лично королю. Или королеве, которая в
отличие от жутко занятого супруга принимала жалобщиков не раз в
месяц, а целых четыре. Через пару дней как раз день жалобщиков,
однако этот старик явился заранее. И расположился у ворот, оставив
за собой право первоочерёдности. Теперь ни за что отсюда не уйдёт,
покуда не предстанет перед её величеством Диамель – его величество,
как всегда, отсутствовал. Два дня упорный бродяга будет мозолить
всем глаза – досадливо поругивались стражи ворот. А прогнать
никак.
Однажды – когда королева только взялась за это дело – такого вот
голодранца тишком турнули прочь. Так её величество учинила
жестокосердым стражам знатный разнос. Кому оно надо: нарываться
из-за всякого сброда? Никому – понимали воины, оттого и
досадовали.
Солнце перевалило за полдень, когда внизу на дороге ожидаемо
показался обоз. Распорядитель замковых покоев достопочтенный Лунхат
в этот раз самолично отправился в ближайший городок, дабы принять у
торговцев всё, что заказал привезти из всех провинций
Суабалара.
Видать, в прошлый раз кто-то из торговцев провинился, если
так-то лишился доверия Лунхата. Без нужды этот сыч ни за что не
покинет крепость. Корни тут пустил – не выдрать. Сама королева в
нём души не чает. А его племянницу Каюри Лиаты так и вовсе
провозгласили чуть ли не своей надзирательницей. Поднялась девка
высоконько – нечего сказать.
Загруженные по самый верх возы медленно взбирались на гору. А
вот сам Лунхат не стал любоваться на сей тихоход, теряя время. С
парой приданных лично ему гвардейцев заторопился домой. Обоз только
дополз до подъёма к крепости, а господин распорядитель уже
вскарабкался к самым воротам. Лошадей торопыги не запалили, но и
особо не щадили. Стражи ворот давно выкликали конюхов для их
встречи. Едва вернувшиеся добытчики спешились, изнурённых коней
покрыли попонами и увели во двор.
Лунхат, было, двинул следом, но привычно окинул быстрым взглядом
окрестности и замер, как громом поражённый. Уставился на
притулившегося в стороне бродягу неверяще, так что гвардейцы
насторожились: мало ли кого принесло по душу распорядителя.
Старика-то Лунхат точно узнал. Высокий ворот куртки взялся рвать,
словно тот его начал душить.
