Ночь окутала долину плотным, бархатным покрывалом, расшитым холодными бриллиантами звёзд. Воздух в предгорьях Киото был свеж и напоён ароматом цветущей вишни – сакуры, лепестки которой, словно слепые мотыльки, бесшумно кружились в темноте, находя свой последний приют на мшистых камнях и глади тихого пруда у поместья скромного самурайского клана Такэда. В главном доме, с его покатой крышей из коры кипариса, светились бумажные перегородки сёдзи, отбрасывая на землю длинные тени его обитателей. В эту ночь здесь царила не тишина, а сдержанное, тревожное оживление.
Рёносукэ Такэда, глава клана, человек с суровым лицом, испещрённым морщинами, словно карта былых сражений, стоял на веранде, вглядываясь в звёздное небо. Его жена, красавица Айми, сидела внутри, укачивая на руках их первенца, мальчика, появившегося на свет всего несколько лун назад. Ребёнок не плакал. Он смотрел на мир огромными, не по-детски серьёзными глазами необычного, пронзительного серого цвета – редчайшая удивительность для сынов Ямато.
Внезапно одна из звёзд на небе шевельнулась.
Рёносукэ прищурился. Неподвижный, отточенный годами тренировок взгляд воина уловил движение там, где его быть не должно. Звезда не просто падала – она горела. Яростным, ядовито-зелёным пламенем, прочерчивая в небесах раскалённый шрам. Её свет рос, превращаясь в ослепительный факел, затмевающий луну. Тишину ночи разорвал натянутый до предела струну гул, перешедший в оглушительный рёв, от которого с деревьев вспархивали птицы, а по земле бежала мелкая дрожь.
– Айми! Внутрь! – скомандовал Рёносукэ, но уже было поздно.
С грохотом, от которого задрожали стены дома и заплакал младенец, нечто огромное и пылающее рухнуло в глухом лесу на склоне священной горы Курама. Ударная волна окатила поместье горячим ветром, полным запахом гари и расплавленного камня. На миг воцарилась мёртвая тишина, а затем с горы донёсся треск ломающихся древних кедров.
– Это знамение, – сказал он голосом, в котором трепет смешивался с решимостью. – Благословение или проклятие – должен узнать глава клана.Рёносукэ, уже облачённый в простую кожаную броню, собрал небольшую группу верных самураев.
Их путь вверх по склону освещался заревом пожара. Воздух вибрировал от жара. Наконец, они вышли на опушку, где лес был повален веером от центра чудовищного события. В земле зиял кратер, из которого валил едкий дым. В его центре, глухо поблёскивая в отсветах тлеющих деревьев, лежало нечто. Не камень, а металл. Грубая, оплавленная глыба размером с быка, испещрённая замысловатыми узорами, словно морозными цветами на стекле. Она излучала странное, едва уловимое тепло и тихое, высокочастотное гудение, отзывавшееся в костях.
Рёносукэ приблизился, чувствуя, как волосы на руках встают дыбом. Он приказал одному из воинов ударить по находке копьём. Раздался резкий, чистый звук, как от удара по лучшему колоколу, а наконечник копья раскололся пополам, словно гнилая ветка.
– Небесный металл, – прошептал Рёносукэ с благоговением. – Сэнтэцу… Звёздное железо.
Он знал легенды. О том, как бог меча, Амацу-мара, ковал свои клинки из стали, выплавленной из звёздной пыли. О том, что меч Кусанаги-но-Цуруги был найден в хвосте восьмиглавого дракона Ямата-но-Ороти, но сама сталь его, по некоторым сказаниям, была даром небес. Обрушившийся с небес металл считался священным, наделённым духом, ётай-кин. Из него получались клинки невероятной прочности и остроты, способные, как гласили мифы, рубить призраков и демонов.
– Это дар ками, – решительно заявил Рёносукэ. – Мы выкуем из него клинок. Для моего сына. Это определит его судьбу.
Едва он произнёс эти слова, как из глубины леса донёсся пронзительный, нечеловеческий крик – нечто среднее между карканьем ворона и смехом сумасшедшего. Воины сгруппировались, сжимая рукояти своих катана. Они знали, чьи это владения. Гора Курама была царством тэнгу.
