Тишина. Та самая, звонкая, густая, почти осязаемая, ради которой я и снимал эту конуру на отшибе спального района. Не «тишина», которую горожане называют, когда за окном грохочет всего один мусоровоз вместо трех. А настоящая. Гробовая. Та, в которой слышно, как шуршит пыль в луче света от настольной лампы и как сонно щелкают таймеры на роутере и холодильнике. Мой идеальный звуковой ландшафт.
Я дописывал код, погруженный в этот благословенный вакуум, где не существовало ничьих проблем, кроме синтаксической ошибки в сорок седьмой строке. Еще один час, и я бы, возможно, удостоил мир своим вниманием – может быть, даже сходил в магазин за пельменями. Но мир решил напомнить о себе первым.
Сначала на телефон упало уведомление – вибрирующий, настойчивый стук в дверь моего уединения. Я проигнорировал. Затем еще одно. И еще. Потом замигали экраны всех моих устройств, хор синхронизированных вибраций заставил дрожать деревянный стол. Предательская техника. Я нахмурился, откладывая наушники. Что за идиотский спам?
И вот тогда завыла она. Сирена. Не та, что проверяют по средам, скучная и привычная, как зубная боль. Это был животный, первобытный вой, выворачивающий душу наизнанку. Звук, который не предупреждает, а констатирует: всё. Кончено.
Ледяная игла страха вошла куда-то глубоко в солнечное сплетение. Я подошел к окну. Обычный вечерний пейзаж преобразился. Внизу, на улице, замерли машины, упершись друг в друга бамперами. Люди высыпали из подъездов, нелепые и мелкие, как муравьи, у которых развалился муравейник. Их крики не было слышно за стеклопакетом, но я видел открытые в немом крике рты, размахивающие руки. Истерика. Хаос.
Я схватил телефон. Мессенджеры взорвались паникой. Десятки, сотни сообщений из всех чатов, даже из тех, что молчали годами. «ВСЕМ УКРЫТЬСЯ!», «ЭТО НЕ УЧЕНИЯ!», «ЯДЕРНАЯ ТРЕВОГА!», «МЫ ВСЕ УМРЕМ!». Картинки, видео, голосовые – винегрет из ужаса и безумия.
И тут мой собственный страх, до этого острый, но безличный, обрел форму. Не форму ядерного гриба или падающих ракет. Нет. Он принял форму этой комнаты.
Я огляделся. Мой аккуратный, стерильный мирок. Монитор с незаконченным кодом. Полка с книгами, которые я перечитывал, чтобы не слышать живых людей. Холодильник, пустой и зияющий. Кровать, на которой я спал всегда один.
Я умру здесь.
Не «умру» в абстрактном смысле. А конкретно, вот в этих четырех стенах. В одиночестве. И меня, возможно, найдут через неделю, когда соседи почуют запах. Или не найдут. И мое тело будет тихо разлагаться в полной тишине, которую я так лелеял.
Эта мысль ударила сильнее, чем все сирены мира. Паническая, животная потребность не быть одному в последние минуты. Услышать чье-то дыхание. Увидеть чей-то взгляд. Коснуться другого человека. Это было сильнее инстинкта самосохранения. Это был инстинкт очеловечивания перед лицом небытия.
Я не думал. Я действовал на чистом адреналине. Выскочил в подъезд. На площадке было пусто. Все либо сбежали вниз, либо заперлись по квартирам. Двери чужих жизней, надежные, бронированные. Моя единственная надежда.
И тогда я увидел ее. Дверь в квартиру напротив была приоткрыта. Всего на сантиметр, будто кто-то выбегал за почтой и забыл захлопнуть. Слабое место в броне этого мира.
Я не колебался. Я врезался в нее плечом, вваливаясь в чужое пространство, в чужую жизнь, захлестываемый одной-единственной мыслью: только не одному. Пусть там будет маньяк с топором. Пусть там будет семья из десяти человек, которая прибьет меня как мародера. Все что угодно, только не тишина моей квартиры.