Дарина обещала себе никогда этого не
делать, но сервированный по всем правилам завтрак был практически
не тронут. Кто-то лишь пригубил кофе, отчего на белоснежном
фарфоровом боку чашки остался след от помады. А в остальном – и
румяные блинчики, и брускетка с гусиным паштетом, увенчанная
крупными ягодами красной смородины, и йогурт свежей закваски, и
фрукты, и хрустящие круассаны остались совершенно нетронутыми. Как
воришка, оглядевшись по сторонам, Дарина отодвинула с прохода
тележку, поправила дурацкую шапочку на голове – обязательный
атрибут униформы горничной, и первым делом затолкала в рот
бутерброд. Ну, а что? На дворе двадцать первый век. Народ помешался
на теме разумного потребления. Жалко выкидывать такое добро!
Вкуснотища…
Последний раз Дарина ела вчера. Если
Доширак можно назвать едой. На нормальные продукты денег не
осталось, несмотря на то, что за лето ей удалось скопить достаточно
круглую сумму. Но август выдался сложным. Сначала окончательно сдох
ее сто раз реанимированный ноутбук, потом позвонила мать и убитым
голосом сообщила, что ей не на что купить школьную форму для
младших, а тут еще за учебу – вынь да положь. В общем, как-то все
навалилось. Да так серьезно прижало, что Дарина впервые за время
своей работы в отеле позарилась на чужие объедки.
Следом за брускеткой в ход пошли
блинчики. За блинчиками – круассан. Еда хоть уже и остыла, была
очень вкусной. Дарина жмурилась и тихонько постанывала от
наслаждения. А чтобы не портить удовольствие от трапезы мыслями о
том, как она ей досталась, Дарина представляла себя эдакой богачкой
на отдыхе. Богачкой, которой принадлежит и этот завтрак, и
дорогущие духи, небрежно брошенные на полочке у антикварного
зеркала, и шикарный гардероб.
– Нет-нет, даже не думай, Никитина!
– прошептала она, проводя пальцами по аккуратно развешенным на
плечиках платьям. Но, видимо, в то утро в нее вселился бес,
категорически не желающий прислушиваться к доводам разума. Еще раз
воровато осмотревшись, Дарина схватила то, что первым попалось под
руку, и, не раздумывая, на себя натянула.
– Не жмет? – раздался за спиной
насмешливый голос.
– Ой! И-и-извините, п-пожалуйста. Я
сейчас… сейчас все верну на место, – руки, как назло, путались в
рукавах, и Дарина никак не могла скинуть с себя злосчастную
тряпку.
– Да я не спешу, – шикарная,
по-другому не скажешь, женщина, теперь-то Дарина могла ее
рассмотреть, опустилась в кресло и, уставившись на неё, как на
клоуна в цирке, скрестила руки на шикарной груди.
Ну, еще бы. Это и впрямь смешно. А
еще унизительно. Боже-боже, как унизительно! Умолять эту
избалованную богачку не сообщать о случившемся недоразумении
начальству. Потому как, в обратном случае, ее просто уволят. И что
тогда? Возвращаться домой? В глушь? Где ни перспектив нет, ни
нормальной работы…
Ну почему она такая дура? Почему ей
и в голову не пришло, что она не одна в этом номере? Только потому,
что на электронной панели у двери мигал значок уборки? Почему она
первым делом не заглянула в спальню, с которой ей полагалось
начинать убирать?
– Тебе нравится Dolce &
Gabbana?
– Не знаю, – старательно отводя
глаза, Дарина тщательно распрямила пиджак и дрожащими от волнения
руками вернула тот в шкаф. – Еще раз извините. Такое поведение
непозволительно. Я знаю, но… Не могли бы вы не сообщать о
случившемся менеджеру?
Пока Дарина пыталась как-то
совладать с накатывающей на нее паникой, женщина встала и подошла к
ней. Привлекая к себе внимание, она легонько коснулась локтя Дарины
пальцами. Та испуганно вздрогнула. Обернулась и застыла, оказавшись
с постоялицей, считай, нос к носу. Богачка ободряюще улыбнулась,
подняла руку и, обхватив ее подбородок двумя пальцами, покрутила
туда-сюда, будто Дарина была неживой куклой. Конечно, ей бы
следовало возмутиться. Но она находилась совершенно не в том
положении и потому смиренно терпела этот странный осмотр.
