Ночь в монастыре Сан-Джорджо Маджоре была не просто темнотой, а чем-то плотным, вязким, словно сама тьма пропиталась запахом воска, ладана и страха. Свеча, воткнутая в подсвечник с выщербленным краем, металась в сквозняке, отбрасывая на стены дрожащие тени, похожие на пальцы, тянущиеся к грешнику. Лоренцо ди Кавальери стоял перед алтарём, но не молился – его губы шевелились, выдавливая из себя слова, которые звучали, наоборот, как заклинание, прочитанное задом наперёд.
«Liber Aeternitatis» лежала перед ним, её страницы, казалось, дышали. Пергамент был тёплым на ощупь, будто живым, а чернила, которыми были выведены строки, пахли не железом и дубовой корой, а кровью и пеплом. Лоренцо провёл пальцем по краю страницы и тут же дёрнул руку назад – буквы под его прикосновением сдвинулись, перестроились, сложившись в новую фразу: «Как вернуть того, кто ушёл?»
Он замер. Это был его почерк. Но он не помнил, когда писал эти слова.
– Что ты от меня хочешь? – прошептал он, и эхо вернуло ему вопрос обратно, уже искажённым, словно кто-то повторял его из глубины коридоров.
Его руки дрожали. На запястьях, там, где раскалённое железо оставило свои отметины в форме крестов, кожа пульсировала, будто ожоги были свежими, а не трёхдневной давности. Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, но боли не было. Было только пустое, гулкое отчаяние.
Ветер, пробирающийся сквозь щели старых стен, перелистнул страницу. На ней был рисунок – костёр, и девушка в белом платье, и толпа с оскаленными ртами. Лоренцо закрыл глаза. Он знал, что если посмотрит слишком долго, то снова услышит её крик.
Кирпич. Ещё кирпич.
Он работал быстро, но пальцы не слушались, скользили по влажному раствору, в котором вместо песка был пепел. Её пепел. Лоренцо не видел, как горела Лия – его уже тащили в камеру, когда подожгли хворост, – но он чувствовал это. Каждый вдох обжигал лёгкие, будто он сам стоял в центре пламени.
– Ты обещал, – прошептал он в темноту, и голос его сорвался. – Ты сказал, что спасёшь её.
Но книга молчала. Только страницы шелестели, будто смеялись.
Раствор получался слишком жидким. Вино – дешёвое, кислое, – должно было заменить воду, но вместо этого оно разъедало пепел, превращая его в чёрную жижу. Лоренцо вытер лоб тыльной стороной ладони, оставив на коже грязный след. Он знал, что времени почти нет. Они уже идут.
Последний кирпич встал на место с глухим стуком. На мгновение ему показалось, что из-за стены кто-то постучал в ответ.
– Нет, – прошептал он. – Нет, нет, нет…
Но звук не повторился.
Тогда он достал нож – маленький, с узким лезвием, тот самый, которым Лия чистила яблоки. На мгновение перед глазами встало её лицо: смеющиеся глаза, ямочка на щеке, когда она откусывала кислую мякоть.
– Прости, – прошептал он и царапнул лезвием по камню. Буквы выходили кривыми, но читались чётко: «Они выбрали нас».
Шаги в коридоре.
Лоренцо замер, прижав ладонь к свежезамурованной нише. Раствор ещё не застыл, и под пальцами он чувствовал слабую пульсацию, будто книга дышала.
– Он здесь, – прошептал кто-то за дверью.
Голос был слишком тихим, слишком… влажным, словно говорящий набирал в рот воду перед каждым словом.
Лоренцо медленно обернулся.
Тень под дверью была неправильной. Слишком длинной. Слишком тонкой. И пальцы… Боже, пальцы! Их было больше пяти, и они шевелились, будто черви, ощупывая щель под дверью.
– Входите же, – сказал Лоренцо, и сам удивился своему спокойствию.
В груди что-то кольнуло – резко, невыносимо. Он закашлялся, и на ладони остался чёрный след. Пепел.
