Майские дни после конца света 6
мая
Тура уходила из войны в май. Утихали
гигантские волны, отступали в свои берега океаны, моря, реки и
озера, набирали силу вечные ветра и мощные течения.
К богам возвращалась их сила: вновь
был цельным годовой цикл и все первоэлементы стояли на своих местах
– да и все на планете возвращалось на круги своя, к тому, каким оно
было до войны, и к тому, каким оно было две тысячи лет назад, до
изгнания Жреца.
Растекался в океане, сливаясь с его
сутью, великий дух Ив-Таласиос, ускорялись тысячеглавые небесные
потоки, отращивал в раскаленной толще Туры новое крыло огнедух
Рарух, которого сам Красный называл звуками, похожими на рев
пламени, а Рудлоги звали то Пламень, то Рудый, то Сма-гора – дух
находил это забавным и охотно откликался на все имена, ибо сам был
многолик и изменчив. Шли волны покоя по всей Туре от двух духов
равновесия – Колодца и Вьюнка. Хрустальный терновник уходил под
землю, к подземным водам, оставаясь кустарником в садах Владык,
которому будут поклоняться с особым усердием. И только дух земли
молчала, и остальные духи горевали по ней.
Утихало эхо войны и цвел на планете
май.
Боги в ожидании двух братьев
поднялись во владения Желтого ученого, расположившись в хрустальной
беседке, с витых балок которой свисали серебряные зеркала. А в
зеркалах этих видно было все, что происходило на Туре.
Хозяин-Ши сам разлил Серене и Иоанну
жасминовой амброзии в чаши, поцеловал руки богини и уселся рядом с
ней на скамью у круглого стола, на котором сами по себе как цветы
распускались изысканные блюда.
Молча пила богиня, расслабленно
подносил чашу к губам Красный, поглаживая все еще раскаленный от
недавнего боя клинок, который сыпал искрами. Бог войны напился
войной досыта и в кои-то века его суть не требовала движения, а
только осознания.
Не все они сидели за столом,
поглядывая то в зеркала, то на черную вторую луну, навсегда
зависшую на Турой.
Видели они в зеркалах, как
брат-Ворон отдавал долг человеческому магу, а затем общался с их с
Иоанном общей дочерью. И Красный то хмурил брови, то кивал
одобрительно.
- Удивительно, - прогремел он
умиротворенно, - ведь совсем не осталось во мне к нему вражды.
Насколько сути наши разные – боялся я, что вернется он и будем мы
все равно стоять друг против друга. А нет ее. Выплавилась она вся,
перегорела за столько лет. Понимаю сейчас, что и тосковал по нему,
и привязан был. Никуда мы в нашем круге один без другого.
Ворон, только закончив разговор с
дочерью, слыша, ощущая, что говорит брат, поднял голову к небесам –
и улыбнулся, показывая, что и он чувствует то же самое. И богиня
улыбнулась неистовому своему брату так по-матерински горделиво и
нежно, что он совсем разомлел и откинул голову на хрустальный
столб, наблюдая из-под белых ресниц за происходящим на планете.
Видели боги в зеркалах, как
брат-медведь, Хозяин Лесов, спустился к горной гряде, вставшей на
тридцать километров наискосок в Рудлоге между Центром и Югом. То
был павший в бою стихийный дух Бермонта, медведица Статья.
Стихийные духи не имели пола, но сам Михаил когда-то назвал ее
медведицей, да так и повелось.
Бог земли невидимым склонился над
останками духа, - гигантскими, в два-три километра высотой скалами,
которые не скоро еще обветрятся и покроются растительностью. Долго
принюхивался, с печалью гладя огромные камни, – а затем позвал
гортанным, низким рычанием, вызвавшим в округе небольшое
землетрясение, напугавшим людей. И в ответ из скалы раздалось
тонкое и жалобное поревывание. Зашевелилась скала, раскалываясь, и
обратилась в медвежонка, еще слепого и плачущего.
Михаил бережно поднял его –
маленькую гору в младенческом призрачном пухе, - сунул за пазуху и
шагнул в небесные сферы к братьям и сестре.
