Пирятинские узницы

© Лонской В. Я., 2013

© ООО «Бослен», 2013

Жена была сварлива, несмотря на молодость и миловидную внешность, зла на язык и, когда пилила Алябьева, не знала меры.

И время в стране было непростое. Все кругом дорожало, перепродавалось, выменивалось, преступность лезла из щелей, хороводилась с теми, кто должен был ее пресекать… а Алябьеву, рядовому артисту, зарплату в театре не увеличивали. И какой она была, сказать стыдно.

Жена измывалась над неудачником ежедневно.

– Артист гребаный! Мочалов хренов! – Имелся в виду прославленный трагик Мочалов, живший в девятнадцатом веке и посвятивший себя беззаветному служению театру, бескорыстие которого раздражало сварливую женщину не меньше, чем безденежье собственного мужа. – Другие вон доллары стригут, а он лишнего рубля заработать не может!..

– Как? Объясни! Расскажи! – взмахивал нервно руками Алябьев, зная наперед все, что жена скажет.

– Способов мильон! Было бы желание задницу от стула оторвать! К главному ступай, добейся, чтобы зарплату увеличили… А нет – иди пивом торгуй, вон «шурики» на каждом углу сидят, в небо поплевывают! Можно бензин перепродавать на выезде из города, тоже прибыльное дело!

За окном загрохотало. Там, будто аккомпанируя мучительным речам жены, мчался по мосту электропоезд – метрах в семидесяти от дома тянулась открытая линия метро.

– Зина! – подавленно вздыхал артист. – Ты не понимаешь… Искусство – это… это… Я способен делать лишь то, что умею…

– Да в массовке бегать и я могу, – зудела Зина. – Чтобы выносить шлепанцы за Гамлетом, необязательно было институт кончать!

– Зина, какие шлепанцы у Гамлета?! Ты меня сводишь с ума!.. – кривился, как от боли в сердце, артист, отходил к окну и с тоскою смотрел вниз – с высоты пятого этажа – на фигурки прохожих, на очередной электропоезд, мчащийся с грохотом по насыпи.

Человек по прозвищу Дохлый внешним видом своим никак не соответствовал данной ему кличке. Это был могучий мужик лет тридцати, этакая гора мяса, с большими ручищами, стриженой наголо головой и глубоко посаженными, как у обезьяны, глазами. В общем, ничего замогильного. Возможно, основанием для прозвища послужила небольшая татуировка, изображавшая череп с костями, которая украшала его грудь над правым соском.

По пятницам у Дохлого было много работы. Вооружившись пистолетом, который он держал под курткой за поясом, Дохлый садился в джип и ездил по «клиентам», с которых собирал еженедельную дань для своего строгого «шефа». Если случалось, что кто-то из подопечных, проявив строптивость, отказывался платить, Дохлый не грозил, не запугивал, не обещал «кары небесной» за сокрытие доходов. Это не входило в его обязанности. Он с молчаливой скорбью смотрел на отступника и, не вступая с ним в разговоры, уходил. Но вслед за этим приезжала так называемая «банная команда», состоявшая из нескольких громил, и «парила» бедолагу по полной программе, пока тот не отдавал концы или не выкладывал на стол необходимую сумму.

От Дохлого требовалось одно: получить у «клиента» деньги и доставить их в сохранности Шефу.

Как раз сегодня была пятница, и Дохлый совершал свой привычный вояж. Он подъехал к старому в четыре этажа дому в районе Бульварного кольца, припарковался и вошел в подъезд. Поднялся на нужный этаж, позвонил в дверь.

Хозяин квартиры с неподкупным лицом демократа сидел в это время вместе с женой за обеденным столом и ел отбивную. Услышав звонок, он отодвинул тарелку, вышел в прихожую и впустил Дохлого.

Затем выпроводил из комнаты жену, открыл секретер, инкрустированный в китайском стиле, вынул оттуда пухлый конверт с деньгами и протянул его сборщику дани.

Дохлый, сосредоточенно сдвинув брови, заглянул в конверт, убедился в наличии денег в нем и, кивнув удовлетворенно, бросил его внутрь черного аккуратного кейса, где уже лежало штук десять подобных конвертов…