Холодный пот разбудил его раньше будильника. Опять. Никита лежал, уставившись в потолок, стараясь дышать медленно и глубже, как учил доктор. В ушах стоял гулкий звон, отголосок крика, который, казалось, исходил не от него, а из самых стен. Он сжал кулаки в черных трикотажных перчатках без пальцев, чувствуя, как грубая ткань впивается в ладони. Реальность. Это было реально.
Он встал и подошел к стене у изголовья кровати. Она была испещрена надписями, сделанными разными маркерами, иногда дрожащей рукой. Это был его дневник. Его заклинание. Его щит.
Синие пряди волос упали ему на лицо, когда он провел пальцами по шершавой штукатурке рядом со словом «ПСИХ». Он не псих. Доктор Аркадий Владимирович подтвердил. «У вас тревожное расстройство, Никита, прекрасно поддающееся коррекции. Вы не представляете опасности». Эти слова были бальзамом.
Никита одел свою униформу – темно-серую худи, черную куртку. Образ складывался, как кольчуга. Выходя из комнаты, он всегда касался надписи «HEТ ПРОШУ». Это было ритуалом. Мольбой.
Сегодня был день приема. Никита почти дорожил этими встречами. Кабинет доктора пахл кофе и старыми книгами, там было тихо и безопасно. Доктор слушал, кивал, его спокойный голос растворял тревогу, как сахар в горячем чае.
– Как ваше состояние, Никита? – спросил Аркадий Владимирович, поправляя очки. Взгляд у него был проницательный, но добрый.
– Лучше, – буркнул Никита, теребя края перчаток. – Почти не слышал… голос.
– Прекрасно. Вы делаете большие успехи. Знаете, я даже хочу предложить вам кое-что. Небольшое упражнение на доверие к самому себе.
Доктор протянул ему маленький, тщательно завернутый предмет.
– Это триггер-объект. Просто носите с собой. Когда почувствуете панику, коснитесь его. Напомните себе, что вы здесь, в безопасности, и контролируете ситуацию.
Никита взял сверток. Он был тяжелее, чем выглядел.
– Спасибо, – он был тронут. Никто никогда так не доверял ему.
– Не за что. Вы сильный парень, Никита. Просто забыли об этом.
Вечером, развернув сверток у себя дома, Никита ахнул. На ладони лежал изящный складной нож с перламутровой ручкой. Красивый, холодный, смертоносный. Рука задрожала. Зачем психолог дал ему это? Это проверка? Доверие? Он почувствовал прилив странного волнения, смешанного с ужасом. Он спрятал нож в ящик стола, под груду бумаг. Рука автоматически потянулась к маркеру.
На чистом участке стены, с нажимом, рвущим бумагу, он вывел:
Он не хотел этого. Не хотел нож. Не хотел этих смешанных чувств.
На следующее утро новость ворвалась в его телефон как ураган. В парке, недалеко от его дома, нашли тело молодой женщины. Убийство. Жестокое.
Никита лихорадочно включил телевизор. Кадры мелькали на экране. И тогда он увидел. Репортер стоял как раз на его улице. А за его спиной, в толпе зевак, был он сам. С синими волосами, в темной куртке. И в тот самый миг, будто почувствовав взгляд камеры, он повернулся и посмотрел прямо в объектив. Лицо было бледным, растерянным, почти виноватым.
У него перехватило дыхание. Он не был там. Он точно помнил, что вчера вечером никуда не выходил! Это невозможно!
Панически рыская по карманам вчерашней куртки в поисках сигарет, он нащупал в правом кармане что-то маленькое и твердое. Он вытащил это.
