Снова он. Этот жуткий бритоголовый
тип на сверкающей иномарке. Кого он высматривает у нашего разбитого
барака? Долго его не было. Очень долго. И вот опять! Третью неделю
дежурит. Какой-то ненормальный!
Почему я каждый раз на него
натыкаюсь?
Он пугает буквально до дрожи. Вот и
сейчас по спине озноб сползает, пока я стараюсь как можно скорее
скрыться за хлипкой дверью подъезда.
Только бы следом не пошел! У нас
убивать будут – никто не высунется, чтобы помочь.
Господи…
Так несусь по расшатанной деревянной
лестнице, грохот на весь дом стоит. В квартиру влетаю, тяжело и
шумно дыша. Прислонившись спиной к двери, прикрываю глаза и пытаюсь
вернуть сердце к нормальному режиму работы.
– Барби, ты?
– Да!
Отлепившись от потертого, дерущего
голые плечи дерматина, скидываю балетки.
– В зал проходи!
Куда еще я могу войти, двигаясь
непосредственно из прихожей? Не в кухню же! Туалет, судя по
положению выключателя, как всегда, дед оккупировал. После него туда
еще пару часов не навернуться.
Зал – очень громкое название
комнаты, которая в нашей двушке на самом деле проходная. В свою
спаленку я могу попасть только через нее.
Раздвигая яркую затрапезную
занавеску, ступаю вглубь квартиры и столбенею при виде гостя.
Высокий широкоплечий мужчина в белоснежной рубашке неторопливо
оборачивается на произведенный мной шум, и я, все еще пребывая в
полной растерянности, поднимаю взгляд к его лицу.
Дальше все происходит как в чумной
латиноамериканской теленовелле, которые так любила смотреть бабуля
– обороты вселенной замедляются, воздух между нами трещит и,
вибрируя, дает сбои всем остальным процессам.
– Ты же помнишь Андрея
Николаевича?
Я помню Андрея. То, что он
Николаевич, прошло мимо. И это неудивительно, ведь в нашем доме
никто друг друга подобным образом не величает.
– Нет, – зачем-то вру я.
– Андрей? Рейнер? Семьдесят девятая
квартира? Ну? – взывает к моей памяти мачеха.
Пожимаю плечами и заливаюсь горячим
румянцем, когда на эти броски в сознании возникают картинки, как
этот мужчина, тогда еще взрослый парень, спас меня, десятилетнюю,
от собак, а пару лет спустя с такой же легкостью избавил от
настырного внимания со стороны группы подростков.
Смотрю на него и начинаю дико
нервничать.
Воспоминания о нем отчего-то крайне
волнующие. Рейнер никогда со мной не разговаривал, но я очень часто
ловила на себе его взгляды. Иной раз он мне подмигивал. А однажды,
кто-то из его дружков, когда я поздно возвращалась со школьной
репетиции, выкрикнул: «Не вздумай, Шима! Это девчонка Рейнера».
Я же его откровенно побаивалась.
Потому что репутация у него дурная была. Бабушка всегда остерегала:
«наркоман, уголовник, бандит»… Сейчас всего не вспомнить. Кажется,
слишком много времени прошло. Соизмеримо с моими девятнадцатью
годами жизни – очень-очень много.
– Не помнишь? Ну, пять лет,
как-никак… – подсказывает тетя Люда.
Да, наверное, пять. Об Андрее и так
ходили жуткие слухи, а потом, когда он исчез, стали поговаривать,
что «закрыли» его. Вот после этого я и слышала «девчонка Рейнера».
А теперь…
– Андрей Николаевич сейчас важный
человек в городе, – с заискивающей ухмылочкой оповещает мачеха.
Да я и сама вижу, что не на заводе,
как отец, вкалывает. Высшим классом от него, вкупе с дорогущим
парфюмом, так и несет. Как и опасностью. Не могу объяснить, что
именно меня в нем настораживает. В богатстве нет ничего
криминального. А вот в самом Рейнере…
Захлебываюсь очередным вдохом и
срываюсь на слишком частое дыхание.
Не могу выдержать мужской взгляд.
Малодушно отвожу свой в сторону. К сожалению, это слабо сбавляет
застывшее вокруг нас напряжение. Насыщенный горьковато-терпкий
парфюмом заполняет все пространство нашей убогой квартирки,
забивает легкие и действует внутри меня, как аллерген.
