Способность ходить на работу в
хорошем настроении дана не каждому. Точнее, даже суперспособность.
И вот эта самая суперспособность у Сергея Мишина всегда была.
По-другому нельзя, если ты
занимаешься рекламой. Не будешь обаятельно улыбаться и излучать
довольство жизнью — всё, капец котёнку. Точнее, рекламной
кампании.
У Сергея это было в крови, даже
учиться не надо. Его природное очарование действовало на всех без
исключения собеседников, особенно на женщин. Кажется, это
называется харизмой, но ему это слово всегда не нравилось. Сергей
предпочитал понятие «обаяние». А ещё «профессионализм».
В этом была вся суть собственно
рекламы. Внутри конфетки может быть что угодно, но фантик должен
быть красивым. Вот и Сергей старался сделать свой фантик как можно
более привлекательным, следя за тем, чтобы его «броня» — читай
«фантик» — нигде не треснула и не облупилась.
Но всё это ему страшно нравилось. И
это тоже имело значение — врать, когда тебе не нравится собственное
враньё или ты в него не веришь — не лучшее занятие. Подобное враньё
успеха не принесёт.
Поэтому Сергей всегда врал
откровенно и увлекательно. И получал от этого удовольствие. И ему
совершенно не было стыдно.
.
Утро обычного июньского понедельника
началось с проливного дождя. Он так забарабанил по оконному стеклу,
что Сергей проснулся. Сунул руку под подушку, достал мобильник и
чертыхнулся: ещё полчаса можно было поспать! Чёртов дождь.
Мишин ненавидел такую погоду.
Почему-то именно в дождь с ним происходили самые неприятные в жизни
вещи. Правда, в этот день жизнь ничего неприятного не
предвещала.
Сергей умылся, позавтракал,
наслаждаясь одиночеством, собрался и поехал на работу. Включил в
машине радио, чтобы было не так тоскливо на душе от хлещущего
потоками дождя, и начал подвывать дурацким попсовым песенкам. Слуха
и голоса у него никогда не было, и если бы в машине ехал кто-то
ещё, у него завяли бы уши.
Но Сергей не любил кого-то возить в
своей драгоценной машине. И гостей в собственной квартире Мишин
тоже терпеть не мог. И ненавидел, когда коллеги навязывали ему своё
общество на обеде. Удивительно, но при общей общительности Сергей
не выносил, когда лезли в его личное пространство.
Даже теперь, когда у него уже была
официальная невеста, и до постоянного совместного проживания
оставались какие-то полгода, Мишин предпочитал, чтобы Кристина
уезжала к себе после совместно проведённого вечера. Ну или чтобы
она покидала его хотя бы утром.
Его раздражали чужие вещи в
собственной квартире, бесили до дрожи и тошноты в горле. Чашки,
забытые на столе, лифчики и трусики в его комоде, небрежно
брошенная женская бритва в ванной. Сергей пытался сам себя
уговорить, потому что умом понимал: это неизбежно. Через полгода
Кристина переедет к нему, надо привыкать. Но всё равно скрипел
зубами и морщился, когда замечал следы её пребывания.
Особенно Мишина трясло, если
Кристина пользовалась его шампунем или бритвой. Или надевала его
рубашку, носки и шлялась так по дому. Он никогда и ничего ей не
высказывал, чтобы не обижать, но коробило Сергея знатно. В такие
моменты он с тоской вспоминал своё детство: и мама с отцом, и
сестра знали, что входить в комнату старшего отпрыска не стоит. И
уж тем более не стоит брать его вещи или, того хуже, пользоваться
ими.
Единственным человеком, чьё
присутствие Мишин мог выносить почти бесконечно, была Вера, его
сестра. Даже мама через какое-то время начинала раздражать, а Вера
— нет, никогда. Он как-то пошутил — сказал, что если бы мог
жениться на ней, то непременно женился бы. Мама перепугалась,
вытаращила глаза, а Вера только рассмеялась. Она всегда понимала
его лучше всех.
Вдали показалось высотное здание, в
котором работал Мишин, и в этот момент у него зазвонил мобильный
телефон.
