Глава 1
Ветреная Бухта встретила Елену жёстким солёным воздухом, от которого першило в горле. Поезда здесь приходили словно не по расписанию, а по воле ветра: состав стукнул о тупик, с облегчением выдохнул пар и замер, как будто добежал до конца узкого, мокрого мира. На платформе тянуло туманом, и жёлтые фонари, укутанные в влажную вату, дрожали всякий раз, когда ветер пытался сорвать с них тёплые кружевные ореолы.
Елена шагнула вниз, кошка из сумки мягко ткнулась ей в плечо – кошки у неё не было, просто память иногда касалась привычным, несуществующим весом. Она встряхнула пальто, поставила чемодан на колёса и оглянулась. Вокзал выглядел как чугунная консервная банка с треснувшим стеклянным куполом. Краска облезала, буквы вывески «ВЕТРЕНАЯ БУХТА» были неровными, будто в разное время пригнанные из разных наборов. Из-под крыши сочилась вода, и капли, срываясь, попадали на каменные плиты пола так отчётливо, будто считали секунды времени.
(Внутри у неё шевельнулся детский рефлекс: ладонь – к стеклу. Холод, круг из дыхания на прозрачной поверхности, в котором – расплывчатый силуэт взрослой женщины с усталыми глазами и чужой, слишком прямой спиной. Вода за стеклом, шум моря – в него можно было смотреть, как в экран: минутные волны, как строки в тетради, где кто-то аккуратно пишет и стирает, пишет и стирает.)
На часах было около четырёх дня – поздний октябрь, понедельник. По погоде – ни дня, ни ночи: серая масса сверху и ровная, почти металлическая гладь бухты, которую можно было разглядеть с площадки над путями. Елена сдержанно улыбнулась – губы чуть, ресницы одинаково опустились: это было приветствие городу, от которого она не ждала ничего нового. Точнее – старалась не ждать.
Такси стояло у выхода одно, водитель, худой мужчина в шапке с выцветшей надписью, даже не поднял головы от телефона. На обивке переднего сиденья были пятна соли, как у моряка на рукавах. Елена назвала адрес: «Отель “Прибой”». Водитель кивнул, не задавая вопросов, будто всех приезжих здесь везут в одно и то же место, где от города безопасная дистанция – три квартала.
Машина выехала с площади, и Елена впервые увидела город в движении: дома, как полусонные люди, стояли плечом к плечу и слегка покачивались на порывах ветра; окна блестели тускло, с обрывками занавесок, выцветших от морского солнца, которого она ещё не видела. Уличные собаки перебегали дорогу осторожно, не глядя в лицо, но как будто признавая в ней местную – знакомый запах, знакомая походка. Детская тень внутри Елены чуть улыбнулась: мы здесь были, сказала она. Разве нет? Она не спорила: памяти нельзя запретить подсовывать свои фотографии.
– По работе? – спросил водитель наконец, неожиданно внятно, не отрывая взгляда от дороги.
– Да, – ответила она. – Надолго, возможно.
– Здесь долго – не про время, – усмехнулся он. – Здесь долго – про ветер.
Фраза запомнилась. Ветер действительно был не звуком, а материей, к которой приходилось приспосабливать дыхание. Они выехали на набережную: слева – скользкая каменная стена и вода, справа – лавки, заколоченные досками кафе, длинные перила из облупившейся краски. Над дальним концом бухты, на холме, в тумане, вырастало серое здание санатория. Сначала – как пятно, потом – как узел линии горизонта: «Сосновый Мыс». Его фасад, когда машина приблизилась, оказался усыпан потёками, будто камень плакал ржавыми слезами. Ветер срывал с ограды кусочки старой афиши, и те летели, словно чешуя с большой рыбы.
Лицо Елены едва заметно изменилось – привычка фиксировать детали включилась без команды. Издалека она заметила длинную вывеску, растянутую между столбами на склоне, под дорогой, что уходила к санаторной аллее. «СОСНОВЫЙ МЫС» – буквы были металлическими, по ним били брызги и соль, и в этот момент, когда они проезжали, одна из букв – «Ы» – дрогнула, вытянулась, как будто зевнула, и сорвалась. Она ударилась о бетон, отлетела в траву. Елена даже повернулась вслед: для неё это было почти как случайная оговорка свидетеля – мелкая, но симптоматичная.
