Глава 1. Весы у воды
Ночь держала город в ладони, и нижняя площадка Семного Моста дышала гулко, как большой инструмент. Свет фонаря ложился полосами, и каждая полоса была похожа на мерку для взвешивания. – До рассвета мало времени, – сказала она вслух, как будто город умел отвечать.
Линия стала тоньше волоса, но холод – гуще; оставалось решить, чем платить.
Склад с ржавыми клёпками звенела, как струна; ветер с воды скрывал мелкие шаги и делал звуки длиннее. Свет фонаря ложился полосами, и каждая полоса была похожа на мерку для взвешивания. – Я не плачу живым, только согласием. – сказала Майя.
– Весы любят точность. – ответил Коллекционер.
Щель дернула уголком, как будто прищурилась, и погасла прямо перед ними.
Нижняя площадка семного моста звенела, как струна; редкий снег скрывал мелкие шаги и делал звуки длиннее. Свет фонаря ложился полосами, и каждая полоса была похожа на мерку для взвешивания. – Я не плачу живым, только согласием. – сказала Майя.
– Счёт нужно закрыть до рассвета. – ответил Ратник.
Город на секунду выключил фонари, и вода стала чёрной – как пустая книга.
Операционная комната двери звенела, как струна; редкий снег скрывал мелкие шаги и делал звуки длиннее. От камня шёл сухой холод, как от старого погреба, где держат забытые счета. – До рассвета мало времени, – сказала она вслух, как будто город умел отвечать.
Щель дернула уголком, как будто прищурилась, и погасла прямо перед ними.
Ночь держала город в ладони, и тоннель под набережной дышала гулко, как большой инструмент. Запах мокрого железа смешивался с холодной известью и делал воздух тяжелее. – Мы пришли не спорить, а считать. – сказала Майя.
– Всё решит эквивалент. – ответил Глеб.
Щель дернула уголком, как будто прищурилась, и погасла прямо перед ними.
– Город любит тех, кто платит вовремя. – сказала Майя.
– Тогда рассчитаемся честно. – ответил Ратник.
Из щели веяло речным холодом; он пах не злом – порядком.
Ночь держала город в ладони, и кромка обратного города дышала гулко, как большой инструмент. Где-то наверху проезжал автобус, и пролёт отвечал лёгкой дрожью. – Это не торг, это учёт. – сказала Майя.
– Весы любят точность. – ответил Коллекционер.
С другой стороны кто-то тихо коснулся камня, и это прикосновение услышали все трое.
Ночь держала город в ладони, и тоннель под набережной дышала гулко, как большой инструмент. Свет фонаря ложился полосами, и каждая полоса была похожа на мерку для взвешивания. – Это не торг, это учёт. – сказала Майя.
– Весы любят точность. – ответил Коллекционер.
Город на секунду выключил фонари, и вода стала чёрной – как пустая книга.
Ночь держала город в ладони, и тоннель под набережной дышала гулко, как большой инструмент. От камня шёл сухой холод, как от старого погреба, где держат забытые счета. – До рассвета мало времени, – сказала она вслух, как будто город умел отвечать.
Город на секунду выключил фонари, и вода стала чёрной – как пустая книга.
Ночь держала город в ладони, и дворик с мокрой плиткой дышала гулко, как большой инструмент. Запах мокрого железа смешивался с холодной известью и делал воздух тяжелее. – Мы пришли не спорить, а считать. – сказала Майя.
– Весы любят точность. – ответил Коллекционер.
Щель дернула уголком, как будто прищурилась, и погасла прямо перед ними.
Ночь держала город в ладони, и склад с ржавыми клёпками дышала гулко, как большой инструмент. От камня шёл сухой холод, как от старого погреба, где держат забытые счета. – До рассвета мало времени, – сказала она вслух, как будто город умел отвечать.
Линия стала тоньше волоса, но холод – гуще; оставалось решить, чем платить.
Подмостовая галерея звенела, как струна; ветер с воды скрывал мелкие шаги и делал звуки длиннее. Запах мокрого железа смешивался с холодной известью и делал воздух тяжелее. – До рассвета мало времени, – сказала она вслух, как будто город умел отвечать.
