Книга 8
Глава 1. Тяжесть улыбки
Я слишком долго верила, что улыбка – это мой щит, мой ключ, моя единственная валюта, за которую можно купить себе место в чужом сердце или хотя бы рядом с ним. Сначала это было в детстве: улыбка, чтобы не рассердить мать, чтобы не услышать раздражённое «опять ты со своими глупостями», улыбка, чтобы учительница поставила пятёрку, улыбка, чтобы подружка не отвернулась. Потом я носила её во взрослую жизнь, как будто без неё я останусь голой, неприспособленной, никому не нужной.
Эта улыбка становилась моей второй кожей. Она натягивалась автоматически, даже когда тело дрожало от страха, даже когда внутри всё хотелось закричать, уйти, разорвать. Я помню, как на похоронах отца я тоже улыбалась, чтобы поддержать мать, чтобы показать, что я держусь. Слёзы жгли глаза, но губы привычно приподнимались, и я даже сама себе казалась куклой, у которой всё прочно пришито: улыбка, прямая спина, вежливые слова. Никто не видел, что внутри меня скребут когтями, что дыхание прерывается, что я хочу только одного – перестать быть «сильной» и «удобной».
С годами эта привычка стала невыносимой. Улыбка перестала быть жестом тепла или радости, она превратилась в тяжёлую маску. Я знала: стоит мне выйти за дверь, встретить соседку, коллегу, родственника – губы сами раздвинутся, зубы покажутся, и вот я уже «милая», «вежливая», «светлая». Но за этой маской я прятала своё бессилие. Улыбка удерживала меня от ссор, от отказов, от слишком громкого «нет». Она обманывала не только других – она обманывала меня саму, ведь когда ты улыбаешься достаточно долго, ты начинаешь верить, что, может быть, и правда всё не так плохо, что, может быть, ты справишься, если просто потерпишь ещё немного.
Но тяжесть улыбки ощущалась физически. В скулах жила боль, будто я каждый день таскала камень на лице. В груди – зажатое дыхание, ведь вместе с улыбкой я прятала вздохи усталости. Я помню вечера, когда возвращалась домой после работы, снимала каблуки, падала на диван и впервые за весь день позволяла лицу расслабиться. Щёки болели так, будто я отработала целую смену на стройке. И тогда я понимала: моя улыбка – это мой невидимый труд, за который никто не платит и никто даже не замечает.
Хуже всего было то, что люди привыкали к моей «доброте». Они принимали её как должное, как само собой разумеющееся. Я всё время должна была быть лёгкой, удобной, бесконфликтной. И когда я переставала улыбаться, даже на миг, сразу появлялось недоумение: «Что случилось? Ты сердишься? Ты заболела?» Как будто моё настоящее лицо – это уже болезнь или ошибка. Как будто я обязана носить эту маску всегда, иначе мир не примет меня.
Но в какой-то момент я осознала: я устала. Устала быть «хорошей». Устала спасать мир своей улыбкой, которая давно перестала быть живой. Улыбка, которой я прикрывалась, делала меня невидимой. Ведь если я улыбаюсь, никто не спросит: а что ты на самом деле чувствуешь? Никто не заглянет в глаза глубже. Все примут за чистую монету этот удобный фасад.
Я начала замечать, что настоящая улыбка – она другая. Она рождается не на губах, а в теле, в сердце. Она появляется, когда ты смеёшься от души, когда смотришь на небо после дождя, когда пьёшь горячий чай в тишине и понимаешь, что в этот момент всё достаточно. Настоящая улыбка не требует усилий. Она мягкая, как дыхание. Она лёгкая, как свет свечи. Но у меня её почти не осталось. Вместо неё я носила тяжёлый, натянутый оскал, который только казался радостью.
Труднее всего было позволить себе перестать улыбаться там, где от меня ждали обратного. Я помню один разговор, когда я впервые сказала сухое «нет» без привычного обрамления вежливой улыбкой. Человек напротив замер. Его глаза округлились, как будто я вдруг стала кем-то другим. И я увидела в них растерянность и даже раздражение. Но внутри себя я впервые почувствовала крошечное, едва уловимое облегчение. Словно я вернула себе кусочек силы, которую долгие годы отдавал своей «хорошестью».
