Пролог
– Мисс Луиза, закройте глаза,
пожалуйста. И повернитесь к свету. Да, вот так.
Катрина – миленькая темноволосая и
стройная, была в театре новенькой, потому и волновалась. Шутка ли –
сразу оказаться в моей гримерной. Чересчур громко звякнула о столик
какая-то склянка, ласкающие прикосновения кисточки щекотали скулы,
от суетных движений девушки дохнуло жаром свечей. Надо бы
распахнуть окно, иначе вспотею так, что никакой грим не
понадобится. Помощница колдовала над лицом, а я размышляла, какую
маску лучше сделать после спектакля – на ягодах или на травах.
Пожалуй, все же на травах, мази слишком жирные.
– Можете открывать.
Из зеркала на меня глянула кукла с
фарфоровым личиком. Светло-серые глаза – выразительные, оттененные,
чтобы их было видно из зала, пухлые губы, рассыпавшиеся волнами по
плечам рыжие волосы под мягким светом почти медовые, под накинутым
халатом ровно вздымается пышная грудь. Сама добродетель, встретишь
на улице такую девочку – и поверишь в чистоту и невинность. Только
в отличие от героини я совсем не девочка: мне уже двадцать
пять.
Катрина закончила с лицом и
засуетилась у оттоманки – удобного диванчика со спинкой в
изголовье, застилая свежей простыней, чтобы не запачкать. Помощницу
отвлек негромкий стук, она тут же скользнула к двери, а через
минуту уже вручила мне небольшой сверток.
– Вот, просили передать.
Я улыбнулась, хотела отложить, но
любопытство пересилило. Оберточная бумага дорогая, перевязано
сиреневой атласной лентой – мой любимый цвет. Интересно, что на
этот раз? И от кого? Подарки мне дарили десятками, и большинство из
них даже не покидали стен театра: либо переходили к другим
актрисам, либо оседали в гримерной. Вот эту картину, где
полуобнаженная особа держит в руках светящийся шар, озаряющий
светом полумрак какой-то гостиной, прислал один из поклонников. И
старинное зеркало в оплетающей его золотом раме, напротив которого
сижу – тоже.
– Мисс Луиза, время! – пискнула
Катрина.
– Сейчас.
Я развязала ленту и разорвала бумагу.
Вкус у дарителя был. Премерзкий. Моему взору открылась ярко-розовая
лакированная шкатулка, инкрустированная разноцветными стекляшками,
каждая величиной с антал[1] и размалеванная цветочками настолько
аляповато, что просто глаз резало. Щелкнул замок, в кожу словно
иголка вонзилась, выступила кровь. Я ойкнула, сунула палец в рот и
вскочила. Шедевр работы неизвестного мастера свалился на пол, из
него выпала бумажка. Катрина с небывалой прытью подхватила и подала
ее мне.
– Поцарапались? Принести вам
салфетку?
– Обойдется. Открой окно,
пожалуйста.
– Да, мисс.
Незнакомым почерком – таким обычно
пишут целители, чтобы аптекарь мог отмерить порошки и компоненты
для зелий – в меру корявым, со второй рюмки разборчивым, было
написано:
На том, кого ты ненавидишь,
Замкнется круг, сойдется жизнь.
И вот тогда, Лефер Луиза,
Держись.
Буквы плясали вкривь и вкось, словно
писали спьяну или левой пяткой. Если загадочный даритель с полным
отсутствием вкуса хотел меня удивить, ему это удалось. Для начала,
упомянули мое настоящее имя. Имя, от которого я отказалась восемь
лет назад и о котором знали немногие. Кроме того, стишок был
написан в духе тех, что я любила сочинять на досуге и цитировать от
случая к случаю – с детства. Правда, в моих побольше юмора и
поменьше пафоса. Или мне так кажется?
Катрина вертела шкатулку в руках –
кроме записки в ней ничего не оказалось, и с интересом заглядывала
мне через плечо. Перехватив взгляд, залилась краской и сделала вид,
что рассматривает бархатную подставку для ног. Я сунула бумажку в
карман, скинула халат и удобно устроилась на кушетке. Время
подумать об этой ерунде у меня еще будет. Главное сейчас – достойно
сыграть девственницу, по воле случая оказавшуюся во власти
жестокого тирана.
