Глава 1. Звонок в темноте
Ночь была густая, вязкая, будто в неё подмешали смолу. Лунный свет не пробивался сквозь тяжёлые шторы, и комната напоминала запертый сундук, в котором воздух заканчивается быстрее, чем ты успеваешь понять, что задыхаешься. Я лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и чувствовала, как сердце стучит так громко, что, казалось, его слышат соседи. В груди всё было сжато, а в голове – туман, в котором я терялась, как в незнакомом городе.
Я пыталась уснуть, но сон упрямо не приходил. Вместо него накатывали волны воспоминаний, как ледяная вода, которая сначала обжигает, а потом парализует. Обрывки разговоров, лица людей, от которых я уже давно ушла, но которые всё ещё жили во мне, и фразы, что я хотела бы забыть, но помнила до мельчайшей интонации. Я ловила себя на том, что мысленно повторяю одни и те же слова: «Не сегодня. Не сойди с ума сегодня».
Телефон лежал рядом, на прикроватной тумбочке, и я слышала, как в полной тишине он будто гудит своим молчаливым присутствием. Номер психиатра, которого я нашла случайно – то ли через статью, то ли через чей-то анонимный пост, – уже был в списке контактов. Я добавила его туда несколько дней назад, не думая, что наберу. Просто как аварийный выход, как запасной парашют, который всё равно, возможно, никогда не раскроется.
Но в ту ночь кнопка вызова казалась единственным, что ещё удерживало меня от падения в чёрную дыру.
Пальцы дрожали так, что я несколько раз нажимала не ту клавишу. В груди всё сжималось сильнее, и я знала, что если не услышу чей-то голос, я утону в собственных мыслях. Когда короткие гудки потянулись один за другим, у меня пересохло во рту. Я была готова положить трубку, но в тот момент, когда на том конце сняли, я услышала его.
Голос. Мужской, спокойный, но не холодный. Без привычного: «Здравствуйте, чем могу помочь?» – без формальных приветствий, только тихое:
– Я вас слушаю.
И это «я вас слушаю» оказалось тем самым мостиком, по которому я перешла от края пропасти к первому твёрдому камню. Я не знала, что сказать. Слова застряли где-то между горлом и разумом, а слёзы, которые я не могла вызвать весь день, вдруг наполнили глаза.
– Я… – выдохнула я, но дальше ничего не последовало.
– Не спешите, – сказал он. – У нас есть время.
Эти слова будто разрешили мне быть медленной, запутанной, нелогичной. И я, почти шёпотом, начала говорить. Сначала это были обрывки: про то, что я уже неделю не могу нормально спать, что дни проходят в тумане, что я боюсь ночи, потому что в темноте мысли становятся слишком громкими. Я даже призналась, что пару раз ловила себя на желании просто исчезнуть, чтобы не приходилось разбираться с этим хаосом.
Он не перебивал. Иногда я слышала, как он делает короткий вдох, иногда – тишину, в которой мои слова становились отчётливее. Было ощущение, что он не просто слушает, а держит меня за руку – невидимо, через провод, через ночную темноту, но крепко.
– Знаете, – сказал он после долгой паузы, – вы сейчас сделали одну из самых сложных вещей. Вы позвонили. И это значит, что внутри вас есть часть, которая хочет жить, даже если вы её пока не слышите.
Я молчала. Потому что это было не просто утешение – это была правда, которую я боялась признать. Если я позвонила, значит, где-то в глубине я всё ещё держусь за этот мир, пусть и кончиками пальцев.
Разговор продолжался, хотя время перестало для меня существовать. Он задавал простые вопросы: «Что вы ели сегодня?», «Что помогало вам в прошлые трудные дни?», «Что вы чувствуете прямо сейчас?» – и эти вопросы не были допросом, они были способом вернуть меня в тело, в настоящий момент, в эту комнату, а не в воспоминания и страхи.
