Это была наша первая встреча за
полгода. В тупике, почти в самом конце квартала Эрмет, Льюис
все-таки заставил меня остановиться ровно под плюющимся огнем
факелом.
— Увидят же, — перепуганно сказала
я, хватая его за рукав.
Совсем рядом топтались вездесущие
стражники, и попасть в их руки, едва вернувшись в город, мне не
хотелось.
Льюис только озорно улыбнулся и
тряхнул головой, будто прогоняя наваждение. Я, не удержавшись,
легко пихнула его в бок, все же сместившись в тень, клубившуюся в
углу тупика.
— Ты словно кот, который сметаны
наелся, — улыбнулась я в ответ, потому что хмуриться, когда он так
непосредственно радовался, было почти невозможно.
— И не сметаны вовсе, — фыркнул он.
— А вот.
На свет показалось запечатанное
горлышко бутылки старого вина. Настолько старого, что я была
уверена: все Самуэлевы выкормыши, жившие в общине до меня, на него
облизывались. Я тоже облизывалась, но только ради того, чтобы
позлить Самуэля — он невероятно дорожил этим вином и повторял, что
оно — на очень особый случай.
А этот оболтус его украл.
— Нужно его вернуть… — начала было
я, но Льюис и слушать ничего не желал.
— Вижу по твоей мордашке, думаешь, я
его стащил? Нет-нет, клянусь, Самуэль сам мне его дал и даже просил
вернуть тебя домой хотя бы не слишком пьяную. А чтобы ты больше не
сомневалась, а я тебя знаю, малышка, вот тебе официальное
разрешение.
Он вытащил из кармана клочок бумаги,
на котором почерком Самуэля было выведено:
«Сим позволяю обоим напиться этим
вином. С любовью, С».
Я наморщила лоб, не зная, стоит ли
верить записке. Подделать почерк не так уж сложно, всего-то
обратиться к Обри, частенько корпевшему над документами для общины.
Он был виртуозом во всем, что касалось фальшивок, и за плату готов
был подделать хоть печать герцога.
Но все же не в правилах Льюиса
совершать такие глупые поступки. Он был совсем молодым, хотя точных
лет я не знала. У нас не принято было называть возраст и настоящие
имена. И тем не менее воровать у главы общины — проступок
непростительный.
— С чего бы такая щедрость? —
улыбнулась я, предпочтя слепо поверить в наличие у Льюиса здравого
смысла.
— Повод! — поправил он меня. —
Послушай, Дайан, все, что я тебе скажу, очень важно.
Он даже немного посерьезнел, но я
все равно не до конца понимала, что хочет от меня мой друг и какую
долю шутки мне предстоит услышать. Льюис был славным и добрым —
насколько это возможно в таком месте, как Фристада, он любил
помогать и частенько делал это бесплатно, он ухаживал за мной,
когда я была ранена или болела. Он добровольно навещал
состарившихся членов общины, скрашивая их досуг. Но все равно он
был немного странным. Никогда нельзя было предсказать, к чему он
ведет, каково его настроение и что ему от тебя нужно. Льюис был
способен шутя рассказать, что началась война. Или долго и искренне
переживать о смерти неизвестной женщины на Козлиных болотах. Порой
он пугал, держа в руках кинжал и улыбаясь широкой и доброй
улыбкой.
В кого он вонзит кинжал — в тебя или
булку свежевыпеченного хлеба — подсказывало только чутье.
Именно поэтому Самуэль его так
ценил.
— Слушаю. Только предупреди сразу, о
плохом будем говорить или о хорошем. И почему здесь, скажи на
милость?
— Ну конечно, о хорошем! Так, все. —
Он вздохнул, непринужденно облокотившись о пышущую жаром каменную
стену. — Я знаю тебя уже больше пяти лет, Дайан…
Он прервался, будто не веря
собственным словам, и внимательно меня оглядел.
— Выходи за меня замуж.
От неожиданности я поперхнулась
воздухом, закашлялась, отчего на глазах проступили слезы, а потом,
размахивая у себя перед лицом руками, уточнила:
— Послушай, в последнее время шутки
у тебя не выходят. Я не очень поняла, в чем соль.
